Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
356 Я отдаю предпочтение этому последнему аспекту, ибо пациент – интроверт, чье отношение к жизни управляется внутренними фактами. Будь он экстравертом, мне пришлось бы отдать предпочтение первому аспекту, поскольку экстравертная жизнь главным образом регулируется отношением к людям. В соответствующем настроении экстраверт может покончить со своей невестой и с самим собой, в то время как интроверт наносит себе самый большой вред тогда, когда отбрасывает свое отношение к аниме, то есть к объекту внутри.
357 Таким образом, фантазия моего пациента ясно показывает отрицательное движение бессознательного, тенденцию отшатываться от сознательного мира настолько энергично, что она высасывает либидо из сознания и оставляет последнее пустым. Однако делая фантазию сознательной, мы останавливаем бессознательное течение этого процесса. Если бы пациент принял в ней активное участие описанным выше образом, он стал бы обладателем либидо, инвестированным в фантазию, и тем самым приобрел бы дополнительное влияние на бессознательное.
358 Осознание фантазий при активном участии в фантастических событиях приводит, как я наблюдал в большом количестве случаев, во-первых, к расширению сознательного горизонта путем включения многочисленных бессознательных содержаний; во-вторых, к постепенному снижению доминирующего влияния бессознательного; и, в-третьих, к изменению личности.
359 Это изменение личности, естественно, является не изменением первоначальной наследственной предрасположенности, а скорее изменением общей установки. Те расколы и антагонизмы между сознанием и бессознательным, которые мы столь ясно видим в бесконечных конфликтах невротических натур, почти всегда базируются на заметной односторонности сознательной установки, которая отдает абсолютный приоритет одной или двум функциям, в то время как другие оказываются отодвинутыми на второй план. Осознание и переживание фантазий позволяет ассимилировать бессознательные подчиненные функции в сознательный разум – процесс, который, естественно, влечет за собой масштабные последствия для сознательной установки.
360 Здесь я воздержусь от обсуждения характера этого изменения личности; хочу лишь подчеркнуть, что важное изменение действительно имеет место. Я назвал это изменение – цель нашего анализа бессознательного – трансцендентной функцией. Замечательная способность человеческой психики к изменениям, выраженная в трансцендентной функции, есть главный предмет алхимической философии позднего Средневековья, выраженный на языке алхимической символики. Герберт Сильберер в своей книге «Problems of Mysticism and Its Symbolism»[155] раскрыл психологическое содержание алхимии. Было бы непростительной ошибкой принять нынешнюю точку зрения и свести эти «алхимические» устремления к простому вопросу о перегонных кубах и плавильных котлах. Эта сторона, безусловно, существовала; она представляла собой первые робкие шаги в направлении точной химии. Но у алхимии имелась и духовная сторона, которую не следует недооценивать, хотя ее психологическая значимость пока признана недостаточно: существовала «алхимическая» философия, предшественница современной психологии. На самом деле секрет алхимии заключался в трансцендентной функции, трансформации личности через смешение и слияние благородных и базовых компонентов, дифференцированных и низших функций, сознательного и бессознательного.
361 Но как основы научной химии были безнадежно искажены фантастическими идеями, так и алхимическая философия, которой мешали неизбежные конкретизации все еще грубого и недифференцированного интеллекта, не приблизилась к какой-либо четкой психологической формулировке, хотя живейшая интуиция великих истин страстно влекла средневекового мыслителя к проблемам алхимии. Ни один человек, переживший процесс ассимиляции бессознательного, не станет отрицать, что он всецело захватил и изменил его.
362 Я не стану винить читателя, если в этот момент он сомнительно покачает головой, будучи совершенно неспособным представить, каким образом такая quantité négligeable[156], как приведенная выше пустяковая фантазия, может оказать на кого-либо хоть малейшее влияние. Я признаю, что при рассмотрении трансцендентной функции и необычайного влияния, приписываемого ей, фрагмент, который мы разобрали выше, едва ли можно счесть весьма поучительным. Однако – и здесь я вынужден апеллировать к великодушному пониманию читателя – чрезвычайно трудно привести какие-либо примеры, ибо любой пример, к несчастью, будет впечатляющим и значимым только для замешанного в нем лица. Посему я всегда советую своим пациентам не лелеять наивную веру в то, что все значимое лично для них также обладает и объективной значимостью.
363 Подавляющее большинство людей совершенно не способны поместить себя в разум другого человека. Это необычайно редкое искусство, и, честно говоря, не сильно нам помогает. Даже тот человек, которого, как нам кажется, мы знаем лучше всего и который сам уверяет нас в том, что мы видим его насквозь, в сущности остается для нас чужаком. Он другой. Наибольшее, что мы можем сделать, и самое лучшее, – это получить хотя бы отдаленное представление о его непохожести, уважать ее и воздерживаться от вопиющей глупости – желания ее истолковать.
364 Посему я не могу привести никаких убедительных аргументов, ничего, что могло бы убедить читателя так, как его собственное переживание. Мы должны просто верить в силу аналогии с нашим собственным опытом. В конечном счете, когда все остальное терпит неудачу, конечный результат очевиден: ощутимое изменение личности. С учетом этих оговорок я хотел бы представить читателю еще один фрагмент фантазии, на этот раз принадлежащий женщине. Отличие от предыдущего примера бросается в глаза: здесь переживание тотально, наблюдатель принимает активное участие и таким образом делает процесс своим собственным. Материал в этом случае очень обширный, а его кульминация – глубокая трансформация личности. Фрагмент взят из поздней фазы личного развития и является органической частью длинной и непрерывной серии трансформаций, нацеленных на достижение срединной точки личности.
365 Возможно, читателю не совсем ясно, что подразумевается под «срединной точкой личности». Я постараюсь изложить эту проблему в нескольких словах. Если мы представим сознательный разум и эго как его центр, противопоставленные бессознательному, и если мы добавим сюда процесс ассимиляции бессознательного, мы можем рассматривать эту ассимиляцию как разновидность аппроксимации сознательного и бессознательного, где центр всей личности больше не совпадает с эго, но находится посередине между сознанием и бессознательным. Это будет точка нового равновесия, новый центр совокупной личности, который, благодаря своему фокусному положению между сознательным и бессознательным, обеспечивает личности новый и более прочный фундамент. Я признаю, что такого рода визуализации являются не более чем неуклюжими попытками неумелого разума выразить невыразимые и почти неописуемые психологические факты. То же самое я мог бы сказать словами апостола Павла: «И уже не я живу, но живет во мне Христос». Или я мог бы обратиться к Лао-цзы и принять его концепцию Дао, Срединного Пути и творческого центра всего сущего. И в первом, и во втором случае имеется в виду одно и то же. Как психолог и ученый, я должен сказать, что эти вещи суть психические факторы неоспоримой силы; это не выдумки праздного ума, но психические события, которые подчиняются четким законам, имеют свои причины и следствия и обнаруживаются среди самых разных народов и рас сегодня, как и тысячи лет назад. У меня нет теории относительно того, что составляет природу этих процессов. Сперва необходимо выяснить, что составляет природу психики. Посему я вынужден довольствоваться простой констатацией фактов.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
