Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
«Научные данные» (в правильном и буквальном смысле этих слов) – это знание о реальности, полученное с помощью мыслительного процесса; «неопровержимые доказательства» значит, что содержание какого-либо утверждения оказалось фактом реальности. Разум и реальность были исключены как ограничители государственной власти. Право издавать законы на основе любого допущения, любой гипотезы, догадки, чувства или прихоти, на любом основании или ни на каком вовсе – вот чем наделяется государство.
«Мы не требуем от законодательных собраний “с научной точки зрения точных критериев законодательных актов”, – утверждается в решении. – Хотя нет неопровержимых доказательств связи между асоциальным поведением и непристойными материалами, законодательное собрание штата Джорджия способно достаточно разумно определить, что такая связь существует или может существовать. Вынося решение по делу Рота, Верховный суд косвенно признал, что законодательное собрание штата могло действовать исходя из такого заключения, чтобы защитить “социальный интерес в порядке и морали”».
Если утверждение о том, что что-то могло бы стать угрозой «социальному интересу», достаточно для обоснования запрета, тогда можно оправдать нацистов и коммунистов в их практике уничтожения любого, кто, по их мнению, мог стать угрозой «социальному интересу» нацистского или советского «общества».
Такое утверждение характерно для разных теорий государства, но не для теории отцов-основателей Америки. Как ни странно, кажется, что председатель Верховного суда об этом знает, потому что дальше он обращается к прецеденту времен до образования США. «С самого начала цивилизованных обществ законодатели и судьи действовали на основании различных недоказуемых допущений, которые лежат в основе большей части правовой системы государственного регулирования торговых и экономических отношений».
Это действительно так – посмотрите на результаты. Взгляните на историю всех государств в мире, существовавших до Соединенных Штатов. Наше государство было первым, которое построено на письменном документе, Конституции, и строго ею ограничено, и именно она запрещает государству нарушать индивидуальные права и действовать не по закону. История зверств, совершенных остальными государствами, действовавших на основании недоказуемых допущений, показывает ценность и обоснованность первоначальной политической теории, на которой и было создано наше государство. И вот Верховный суд приводит в пример все эти кровавые тысячелетия тирании как прецедент, которому нам нужно следовать.
Следующее предложение в решении мистера Бергера дает не только ключ к причине, но и с грубой откровенностью демонстрирует роль прецедента в истории закона. Следующее предложение вызывает бурю, последствия которой падут на всех как возмездие за каждую увертку, компромисс, несправедливость и нарушение прав, совершенных в последние десятилетия.
Вот оно: «То же самое [действие на основе недоказуемых допущений] применимо к федеральному закону о ценных бумагах, антимонопольным законам и уйме других норм».
Из приличия я бы сказала: «Ничего себе, мистер Бергер!» На самом деле мне хочется воскликнуть: «Какого черта?»
«На основе этих допущений, – продолжает мистер Бергер, – и конгресс, и законодательные собрания строго ограничили права объединений, приняв антимонопольные законы, и строго урегулировали публичное выражение эмитентов и дилеров ценных бумаг, долевых “купонов” и “торговых марок”, разъяснив им, что они могут и не могут печатать и говорить… Вполне понятно, что те, кто придерживается абсолютистского взгляда на Первую поправку, с трудом объясняют, почему права объединений, свободы слова и прессы должны быть ограничены на рынке товаров и денег, но не на рынке порнографии».
Исходя из коллективистской предпосылки, ответа, конечно, нет. Сегодня единственный способ этот ответ найти – поставить под сомнение саму предпосылку, опровергнуть ее и начать аннулировать все те катастрофически губительные нарушения индивидуальных прав и Конституции. Но это не то, что решил сделать Верховный суд. Забывая собственное предупреждение о «зреющей наклонности» (gestative propensity) судебного и законодательного процессов, председатель Бергер принимает прецедент как неоспоримую истину и толкает страну прямо к пропасти этатизма.
«Точно так же, – говорится в решении, – когда законодательные собрания и руководители действуют в целях защиты окружающей среды от загрязнения и сохранения наших лесных ресурсов, рек и заповедников, они вынуждены учитывать такие факторы, как влияние нового шоссе на заповедник, возле и внутри охраняемой зоны, или на территорию дикой природы… Таким образом, акты о федеральной помощи в строительстве дорог от 1968 г. …и акт Министерства транспорта от 1966 г. …описываются судьей Блэком как “серьезное решение высшего законодательного совета нации о том, что красота и польза наших парков не сможет быть заменена общественными трассами без слушаний, рассмотрения фактов и применения мер под надзором членов правительства…”. Нельзя рассматривать директиву конгресса, в которой используются недоказуемые допущения об общественном благе, включая неопределяемые эстетические допущения, как противоречащую Конституции».
Разве? Если нет, то неопределяемые эстетические допущения государственных чиновников могут завоевать сферу литературы и искусства, как приглашает это сделать председатель Бергер.
Уродливая рука альтруизма влезает в решение в сметающем понятие свободной воли параграфе. «Мы только что заметили, например, что ни Первая поправка, ни “свободная воля” не спасают государство от ограничивающих законов, которые регулируют то, что могут писать или публиковать продавцы ценных бумаг о своих товарах… Такие законы должны защищать слабых, неосведомленных, ничего не подозревающих и доверчивых от применения их собственной воли». Вот для какой цели мы, сильные, осведомленные, подозревающие и недоверчивые, должны быть защищены от своей воли и лишены права ею пользоваться. Таково отношение альтруизма к правам и свободе.
Вот еще одно последствие: «Некоторые говорят государству, что ждут капиталистического подхода в решении для рынка непристойно-порнографической продукции. Парадоксально, что говорят это те, у кого в иных случаях не было бы и слова в защиту капитализма, особенно в решении городских, торговых и экологических проблем».
В решении есть и другие последствия, и их гораздо больше, чем я могу процитировать. Но и этих достаточно, чтобы вы увидели природу, стиль и дух этого документа.
В своем несогласии судья Бреннан, к которому присоединились судьи Стюарт и Маршалл, предлагает хорошие аргументы в поддержку вывода, что цензура в отношении взрослых людей противоречит Конституции. Однако судья Бреннан мечется, колеблется в своих попытках сделать следующий шаг и в конце концов идет на компромисс, чтобы установить «крепкое равновесие между гарантией свободы самовыражения и законными интересами государства».
Мистер Бреннан допускает, что указанный непристойный материал не защищается Первой поправкой, но выражает обеспокоенность неспособностью суда провести четкую линию между высказываниями, на которые распространяется охрана права на свободу слова, и заявлениями, не подлежащими такой охране. Он приводит примеры хаотичных, противоречивых решений Верховного суда в делах о «непристойности», но сходит с пути, говоря: «Независимо от того, существуют ли категория “непристойность” и заявления, не подлежащие охране права на свободу слова, я заключаю, что у этого класса высказываний нет достаточно ясного определения, чтобы на такой зыбкой основе отразить нападение. Соответственно, эта оценка зиждется на “доктрине неопределенности”».
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
