Отсрочка
С полгода назад Шторм начал сдавать. Сначала, неожиданно и как-то сразу, у него поседели усы и морда. Все это было бы даже забавно, но, заметив седину, Хозяин по-новому, критически оглядел своего друга. И ужаснулся.
Бока Шторма впали так, что при дыхании обнажались ребра. Грудь, могучая, как и прежде, выглядела странно при проваленной тощей спине. И уж совсем жалким стал круп, из-под кожи которого на каждом шагу выпирали кости. Проведя этот беглый неутешительный осмотр, Хозяин вздохнул и впервые подумал о том, что, заводя четвероногого друга, неизбежно берешь обязательство его хоронить. Слишком уж разнятся век собачий и век человеческий.
– Ну что, – сказал он Шторму, – стареем, брат?
Шторм, лежавший перед ним на ковре, поднял морду, прянул ушами и, не услышав ничего более, снова опустил голову на лапы. Веки прикрыли начавшие мутнеть глаза. Шторм засопел и впал в свое уже ставшее обычным состояние. Уши его отслеживали комнатные шумы, но надо было произойти чему-то особо серьезному, чтобы Шторм поднялся.
«Режим разумной экономии», – грустно улыбнулся Хозяин. Он порассуждал еще немного о бренности всего земного и решил, поскольку с природой не поспоришь, не заострять внимания на печальном.
Жизнь потекла своим чередом. Немножко напрягшись, можно было не замечать, что по приходе Хозяина с работы Шторм уже не прыгал вокруг него в тесном коридоре. И что во время прогулки он уже не тащил Хозяина за собой, получая упреки за скверное поведение. Нет, теперь он шел слева и немного сзади, покорно выполняя то, что от него безуспешно требовали в течение предыдущих двенадцати лет. Можно было, при желании, не заметить и того, что у него начали голубеть зрачки. Он уже несколько раз радостно бросался на улице к совершенно незнакомым женщинам, искренне принимая их за жену Хозяина.
Можно было. И Хозяин старался не замечать. Но время шло.
Время бежало, время летело.
Нет, не так: время ползло, медленно и неостановимо.
И когда жена решилась сказать это, Хозяин уже был согласен. О чем тут спорить? Пока что Шторм ходит на своих четырех, а что будет через неделю, через месяц?
– У нас маленький ребенок, – резко сказала жена. – Надо решаться.
– Да, – ответил Хозяин.
– Вчера Шторм снова не ел. Кожа да кости остались. Смотреть страшно! – Жена говорила зло и напористо. – Чего дальше ждать? Пока он под себя ходить начнет?
Она говорила зло и напористо, потому что нелегко отправить в лечебницу того, кого любишь.
– Это только собака, – сказала она. – Только собака.
– Да, это надо сделать, – сказал Хозяин.
А сынок из кроватки радостно гукал и пытался достать ручонкой сквозь деревянные прутья холодный собачий нос. Шторм отодвинул морду подальше, ребенок, обиженный, разревелся.
Вечером, это была пятница, у Шторма подкосились задние лапы. Он мучительно пытался подняться на передних, но лапы на паркете разъезжались, и пес всякий раз оказывался на полу.
Хозяин подошел к собаке. Придерживая за живот, помог встать.
Шторм висел у него на руках, виновато помаргивая короткими черными ресницами. Ему было стыдно за свою беспомощность, и он страдал.
«Чушь, не надо очеловечивать животное», – подумал Хозяин.
– Завтра надо его отвести, – сказала жена.
Перед сном Шторм немного оклемался и тихим шагом погулял с Хозяином. Придя домой, он плюхнулся на свой коврик, неестественно выбросив задние лапы.
– Что, зверь, плохо тебе? – Хозяин присел на корточки, погладил его по голове. – Ты уж прости меня, Шторм.
Пес улыбнулся, готовый простить Хозяину что угодно.
– Не надо очеловечивать животное! – зло сказала жена. Когда злишься, жалость исчезает и легче сделать то, что без злости не сделаешь никогда.
– Ладно, – сказал Хозяин, – до завтра.
…Утро выдалось солнечным. Суббота. Хозяин взял Шторма на поводок. Тот поднялся довольно легко и, в предвкушении прогулки, радостно завилял хвостом. Давненько он не чувствовал себя так бодро.
– Может, мне с тобой сходить? – тревожно спросила жена. – Бледный ты очень.
– Не надо, – сказал Хозяин.
«Двенадцать лет назад я принес его в дом в авоське», – вспомнил он.
– Пошли, – сказал Хозяин Шторму. Тот двинулся вперед.
Чтобы сократить путь, пошли лесом. Шторм даже побегал по траве, пугая птиц. Ему казалось, что бегает он очень быстро, а прыгает ловко и высоко. Поэтому он так быстро устал. Остановившись, высунул язык и попытался попить из грязной лужи.
– Фу! – крикнул Хозяин. – Живот испортишь!
Потом подумал и разрешил.
Шторм напился из лужи. Походил по грязи лапами. Лег в жижу брюхом. Чудесный выдался день! Сегодня можно все. Пес зажмурился от удовольствия, вспоминая триста граммов колбасы и шоколадку, полученные на завтрак. Хороший сегодня день!
…Конечно, не стоит очеловечивать собак. Собаки не могут жмуриться от удовольствия, вспоминая завтрак. Собаки могут стариться, и тогда их надо убивать. Не убивать даже – усыплять. Да и что остается делать, если Шторм уже не может ходить, а в доме – маленький ребенок?
Не стоит очеловечивать животное, если с самого начала знал, что когда-нибудь поведешь его в лечебницу…
Они шли по мрачному, заросшему кустарником лесу. Тучи воронья метались по небу, истошно крича. «Это не символ, – подумал Хозяин. – Это просто соседство крупного зверосовхоза. Неужели забитых зверьков бросают птицам? Ну и мысли у меня сегодня…»
Шторм устал. Язык его высунулся. Легкие ходили под ребрами, тщетно пытаясь насытить кислородом утомленные мышцы.
– Потерпи немного, дружок. Скоро придем, – подбодрил Хозяин и прикусил язык.
Они шли и шли, а грязный лес, наполненный вонью, вороньим криком и мухами, не кончался.
А когда он кончился, Хозяин понял, что они заблудились. Перед ними простиралась огромная свалка. Вокруг, насколько хватало глаз, валялись ржавые железины, истлевшие деревянные балки, дыбились горы выбранного грунта. Людей не было. «Как после боя», – подумал Хозяин. Вороньи стаи, правильными кругами кольцующие небо, дополняли безрадостное сходство.
