Потянув на себя ручной тормоз я повернулась к нему как раз в тот момент, когда что-то больно кольнуло в шею. Последнее, что запомнилось, это пустой шприц и его слова:
«Убить тебя было бы слишком просто, Ася»
* * *
Тяжёлый аромат дорогого парфюма щекотал ноздри, накрывая пряным облаком. У вас было такое, что уже проснулись, но открывать глаза до трясучки не хочется? Не покидало ощущение, будто меня придавили невидимым грузом и первые симптомы подсознательного страха уже царапают по нервам сигнальными звоночками. Может, поэтому не хотелось разлеплять тяжёлые, будто налитые свинцом веки? В любом случая я продолжала усердно сопеть, не шевелясь и не подавая признаков жизни.
Судя по звуку дверь приоткрылась и в комнате послышались аккуратные шаги, затем тихий женский голос сообщил кому-то, что пора менять капельницу. Шуршание рядом, звук мягких удаляющихся шагов и снова воцарилась тишина.
«Это не больница», - догадалась я. Мне ещё никогда не приходилось лежать в больницах, но всё же была стойкая уверенность, что пахнуть там должно по-другому. И уж точно не дорогим парфюмом.
Воцарившаяся гробовая тишина давила на нервы похлеще неведения. И чем дальше, тем больше. Не выдержав, я слегка разомкнула веки и моему взору предстала мужская кисть с наколотым на ней отвратительным пауком.
— Я знаю, что ты проснулась, — раздался бархатистый голос Эдуарда Бестужева, когда я вновь зачем-то зажмурилась.
Чёрт! Как же глупо!
Распахнув глаза, я пробежалась взглядом по комнате. Да, это была далеко не больница. Скорее дворец. Паучий. А главный паук стоял сейчас надо мной и плёл свою паутину. Я решительно перевела взгляд на Бестужева-старшего, гадая чего ещё ожидать от жизни в целом и от несостоявшегося свёкра в частности.
— Как ты себя чувствуешь? Что-то болит? — участливо поинтересовался мужчина.
Странно, мы не виделись с ним всего неделю, а у меня такое ощущение, что прошла целая вечность. Столько всего за это время произошло, столько пришлось переосмыслить и взглянуть под другим углом. Нужно сказать чувствовала я себя довольно неплохо, с учётом сложившихся обстоятельств. Разве что в голове шумело а во рту пересохло. Мысли то и дело возвращались к Тохе. Я не понимала, зачем он это сделал. Видимо, у него на это были свои причины. А моя лучшая защита сейчас — это нести тошнотворно-жалостливый бред, от которого всем вокруг захочется застрелиться.
— Пить хочется, — прошептала я высохшими губами, — и голова раскалывается. Наверное ударилась когда падала.
Откуда падала? А фиг его знает!
Эдуард наполнил стакан минералкой и протянул мне, тут же жадно припавшей к живительной влаге. Я буквально чувствовала как с каждым новым глотком по телу разливалась неукротимая энергия а кровь в жилах кипела. Может мне что-то вкололи? Или это я сама дошла до той точки кипения, когда ненависть к этому паучьему семейству принимает размах катастрофы.
— Бедная девочка, сколько всего тебе пришлось пережить! — промолвил глядя на меня Бестужев-старший.
Это уж точно. Вашими молитвами, кстати. Сочувствие, которое он вымучивал из себя, преувеличенная забота -всё это фальшь! Мастерская игра, ничего больше. Продолжая строить из себя умирающую лебедь, я обессилено откинулась на подушки и даже пустила слезу по заказу, чего раньше за мной не наблюдалось.
— Её нашли в заднем крыле твоего дома, — с этими словами он вложил что-то мне в руку, — кажется, это та брошь, которая была у тебе на балу.
Мои пальцы сжали бабушкину брошку и мне даже не нужно была на неё смотреть, чтобы понять — она самая. Я её из миллиона узнаю. Между тем Бестужев продолжал:
— Ася, мне почему-то кажется, что ты мне не доверяешь. Меня это очень расстраивает, ведь ты — дочь моего хорошего друга и я хочу позаботится о тебе.
Понятно, он меня за полную дуру держит. У отца не было друзей! И ещё большой вопрос, будет ли он и дальше так мягок и заботлив, если узнаёт, что мне больше нечего ему предложить.
— Я думаю ты должна знать, что твоя мать с самого начала была в сговоре с конкурентами твоего отца. По завещанию она ничего не наследует. Единственные наследники — это ты и твой брат. Фамилия Рамзаев тебе знакома?
— Как долго я спала? — поинтересовалась я вместо ответа на его вопрос.
Упоминание братишки подстегнуло к действию. Судя по темноте в окнах, сейчас определённо был поздний вечер или даже ночь. Второе более вероятно. А значит времени у меня в обрез.
— Несколько часов, — ответил Бестужев, прежде чем дверь постучали.
А вот и паучиха. Только я успела подумать о том, что утром, после выхода ранней сводки новостей нам с Алексом труба, в комнату вплыла Лопырёва собственной персоной. Распространяя удушливый запах духов, она приблизилась к моей постели и чуть склонилась.
— Здравствуй, Ася. Мы все очень волновались за тебя. Это правда, что всё это время ты была наедине с разыскиваемым убийцей?
Эдуард не мог видеть выражение её лица и змеиную улыбку, предназначенную мне одной. А меня вдруг затошнило от всего этого притворства.
— Где мой брат? — проигнорировав Мариинкино «участие», я повернулась к Бестужеву.
— Он здесь, Ася.
Мужчина сказал это таким тоном, что стало понятно — я у него на крючке. Чёрт! Они же ничего не сделают ребёнку!? Ведь Алекс вообще ни при чём!
— Я хочу его увидеть, — произнесла твёрдо.
— Увидишь. Позже.
Сука!
Бестужев же, видимо, решил не вести более разговоров о Нинэль и делах моего отца при Маринке. Пожелав мне скорейшего выздоровления, он удалился, прихватив с собой и её саму.
Стоило двери закрыться, я тут же решительно села в постели, опустив ноги на пол. Аккуратно отлепив пластырь, я выдернула из вены иглу капельницы и ещё раз прислушалась к своим ощущениям. Как ни странно, кроме гудящей головы и шума в ушах, чувствовала я себя очень даже ничего. Выскользнув из комнаты, я очутилась в длинном коридоре с дверями по обе его стороны, а босые ноги сразу же утонули в мягком ворсистом ковре. По всей видимости дом, в котором я находилась был огромен. Шик и кричащая принадлежность к аристократии — вот что бросалось сразу в глаза. Всюду бронза, потолки с лепниной, картины, многие из которых были мне известны с уроков мировой культуры. Тут и там стояли кресла с бронзовыми подлокотниками и изогнутыми ножками, а в углу даже притулилась кушетка-рекамье, инкрустированная самоцветами. Зачем она нужна в коридоре — загадка. Наверное, для красоты. Как ни странно никто из охраны мне на пути не встретился, а её для такой домины должно быть много. Я довольно долго шла по хитросплетениям коридоров, пока не оказалась перед двустворчатой дверью, откуда доносились голоса.
Прижавшись спиной к массивной лакированной створке с вычурными завитушками, я прислушалась.
— Это последний транспорт. Я же говорил до утра управимся, — прозвучал голос моего несостоявшегося жениха, чтоб он провалился!
