Я еще пару раз дернулась, не смогла отвоевать свободу и вынуждена была прекратить борьбу, напряженно исподлобья заглядывая в его лицо. Знать, что он скажет дальше, мне совсем не хотелось, но и отказаться выслушать его я не могла.
— То, что ты совершила… — Я открыла рот, собираясь оправдываться, но меня жестко перебили: — Молчи. Твоя вина очевидна, тебе стоило бы уже с этим смириться.
И я затихла, вжавшись лбом в его плечо.
— Я никому не открою правды и надеюсь, ты будешь осторожна, но есть еще маг, которого мы не контролируем.
Это простое «мы» меня приободрило. Было в нем нечто такое… рождающее уверенность, что меня в беде не бросят. Несмотря ни на что.
— Вы же не думаете, что он все расскажет? Арис же не дурак.
— Я не готов рассчитывать на его здравомыслие. — Царь позволил себе колкое замечание: — Глупости пробудить Топи ему хватило.
— И что делать?
— Если о случившемся узнает род, всей моей власти не хватит, чтобы защитить тебя от их гнева. Они будут в своем праве.
— И казнят?
Я поежилась. Представлять возможный исход не было никакого желания, но страшная картина сама вставала перед глазами.
Против ожидания, больше всего меня пугал даже не гнев рода, но возможная реакция тех, кто был мне бесконечно дорог.
Что бы случилось, узнай Агнэ правду? А как бы отреагировал Сэнар?
— И казнят, — подтвердил царь. — Я мог бы отправить тебя в Серебряный город. Если выехать завтра, есть шанс, что перевал будет еще свободен от снега…
— Не надо, — тихо перебила его я. Мысль о том, чтобы уехать отсюда, бросить все то, что составляло мою жизнь, казалась куда страшнее возможной казни. Я уже однажды все потеряла и не готова была потерять еще раз. Возможно, у меня были какие-то проблемы с расстановкой приоритетов или после всего случившегося я перестала должным образом ценить жизнь… Я не могла уехать. — Я лучше рискну.
— Но я слишком эгоистичен, чтобы это допустить, — словно не услышав меня, продолжил Ксэнар. — Я долго думал, перебирал возможные варианты и нашел. Один.
И он замолчал.
Мне было непонятно, почему царь не продолжает, я чувствовала себя странно, не имея возможности заглянуть ему в лицо, вынужденная тыкаться носом в его рубашку. Неопределенность изматывала.
— И что это за вариант? — спросила я, когда терпеть стало просто невозможно.
— Я на тебе женюсь.
Сначала я не поверила своим ушам. Потом долго не верила в адекватность царя, но он упрямо не хотел признаваться, что пошутил, или так жестоко мне мстит, или его разум просто помутился от недавнего переутомления и он не понимает, что говорит.
— Топи привели тебя ко мне женой, кто я такой, чтобы им перечить? — напомнил он, взывая к моему здравомыслию и удерживая уже двумя руками, — я слишком энергично вырывалась.
— Это всего лишь глупые человеческие суеверия.
— Рагда, только статус царицы сможет тебя спасти. Ты это понимаешь?
— Не понимаю! — рявкнула я и таки вырвалась. Выпрямилась, нервно откинула с лица волосы и, глядя Ксэнару прямо в глаза, выпалила: — Я не готова брать на себя такую ответственность.
— Что? — Ему тоже пришлось сесть. Ругаться со мной лежа царю было неудобно.
— Я же все про вашу ненормальную привязанность знаю. И что будет, если вы на мне женитесь, а через пару лет влюбитесь? Повторно вдовцом станете? Или всю жизнь будете мучиться?
Ксэнар устало прикрыл глаза рукой.
— Если так хорошо нас изучила, зачем глупые вопросы задаешь?
— Вопрос не глупый!
— Рагда, по-твоему, я бы каждому простил предательство? И насколько я обезумел, чтобы предлагать выйти за меня женщине, навлекшей на мои земли беду?
— Девушке, — мрачно поправила его я. — И вы мне ничего не предлагали…
— Хорошо. — Он схватил мои руки, сжал похолодевшие ладошки и спросил: — Рагда, ты выйдешь за меня?
Мне же хотелось плакать. Даже не оттого, что это предложение можно было считать самым нелепым, просто… обидно было очень.
Я всю жизнь приучала себя к мысли, что меня ждет выгодный родителям брак с человеком, который в лучшем случае будет мне не очень противен. И когда я наконец поверила, что моя жизнь теперь только моя, замуж меня зовет эва, чувства которого для меня очень важны. Я не хотела становиться главной трагедией его жизни.
А поверить в то, что меня можно было бы любить после всего случившегося, не могла.
— Какая-то неправильная у тебя реакция, — обеспокоенно сказал Ксэнар, заметив, как мои глаза наполняются слезами. — Что еще я сделал не так?
— Я не буду плакать, — пообещала невпопад. Позволила ему себя привлечь, обнять и гладить по волосам. А в благодарность за поддержку уткнулась носом ему в плечо и правда не плакала.
Злосчастное одеяло опять сползло на пол, но я не обратила на это внимания.
И не сопротивлялась, когда меня настойчиво потянули на подушки и укрыли одеялом.
— Мне бы очень хотелось, чтобы вы меня любили, — пробормотала я в его рубаху. Быть честной оказалось так просто и очень приятно.
Ксэнар хмыкнул.
— И что мне нужно сделать, чтобы ты в мои чувства поверила?
— А вы о них рассказать не пробовали? До того, как все это случилось и вы решили меня замужеством спасать?
Он вздохнул. Терпеливо и немного замученно. Словно уже и сам об этом не единожды думал.
— В чем я мог раньше признаваться? Ты же ребенок совсем. А мне многого не надо, достаточно было знать, что ты цела, и видеться с тобой. Хотя бы изредка.
— Я не ребенок. Мне уже восемнадцать, — важно доложила я, решив не уточнять, что уже этой зимой отец планировал смотрины. И при самом неудачном раскладе была бы я к лету уже мужней женой…
— А мне тридцать… — Ксэнар оборвал себя на полуслове, сжал меня крепче.
В следующее мгновение тихо и осторожно приоткрылась дверь.
— Ну что там? — послышался нетерпеливый шепоток Агнэ.
— Все еще спят, — негромко ответил Сэнар.
— Точно спят? — обеспокоенно уточнила царевна. — Может, проверить?
— Агнэ…
— Нет, ну а вдруг им плохо?
— Если твоему отцу плохо в постели с хорошенькой девушкой, он мне больше не брат, — огрызнулся Сэн, закрывая дверь.
Какое-то время в коридоре еще можно было расслышать приглушенные переругивания, но довольно скоро они стихли.
А я вспомнила, как царю было плохо и какой он был холодный, и не смогла смолчать.
— Вы ему больше не брат.
— Едва ли, — хмыкнул Ксэнар.
