Книга Станцуй со мной танго - Татьяна Абалова

— Нет, упырь, еще не успокоилась.

— Упырь — потому что всю кровь из тебя выпил? — хмыкнул Сафронов. — Ну, извини, больше не буду. Теперь я к Вике присосался.

— Она не я. Сосать долго не даст, — Глаша плечом прижимала мобильник к уху и, стоя на табурете, рылась в шкафу. Летние вещи, необходимые в отпуске на юге, хранились в коридоре на антресолях.

— Я знаю, — вздохнул Олежка. — Ты извини за вчерашнее. Понесло меня. Опять.

— Это ты о куни? Да ладно, классно получилось. Мне понравилось, — найдя нужный пакет, Глафира скинула его вниз, и сама спрыгнула с табурета. — Только в следующий раз не привлекай к нашему междусобойчику Василия. Грубый он.

— Мда, этот супер-кунизатор как всегда опошлил нашу высокоинтеллектуальную беседу, — на той стороне послышался протяжный зевок. Время было позднее, почти одиннадцать. — Глашка, а мы с тобой еще увидимся? У меня куча вопросов по новым рецептам. Без тебя битумом придется заниматься мне.

— Да, в понедельник я вся твоя, — Глафира достала босоножки и вертела их в руках, не зная, какую пару выбрать. Победили танкетки. — А вот во вторник все сам-сам, своими ручками.

— Глазунова, как я понимаю, у тебя теперь другой свет в оконце? Надо бы намекнуть пацанам, что на нашей бирже Тугрик набирает силу.

— Я убью тебя, Сафронов, — Глаша приложила к себе купальник, взглянув в зеркало, повертелась. И вздрогнула от звонка в дверь.

— Подожди, кто-то пришел.

— Сначала спроси кто. И только попробуй положить трубку. Я хотя бы узнаю, стоит звонить в полицию или ты добровольно отдаешься ночному гостю.

— Сафронов!!! — прошипела Глаша и приложилась к глазку. В тусклом подъездном свете подрагивали головки темных роз. — Кто там?

— Гиппопотам!

— Ну, чего молчишь?! — Сафронов, вслушиваясь в тишину, изводился от любопытства. — Кто пришел?

— Олежка, это черт Глеба принес, — не сразу смогла произнести Глаша.

— Только попробуй положить трубку!!!

Бросив погасший мобильник на обувную полку, Глафира быстро распихала по углам пакеты. Посмотрела в зеркало и поправила сбившийся на бок конский хвост. Одернула майку и, оценив степень вытянутости коленок у спортивных штанов как допустимую, вернулась к двери.

— Ну, здравствуй, душа моя!

Глаша уже забыла, каким высоким был ее муж. С годами ушла юношеская стройность, Глеб заматерел, и теперь над ней нависала скала, сплошь состоящая из мускулов и массы обаяния — чего у Мельникова никогда нельзя было отнять. Широкая белозубая улыбка со всей очевидностью засвидетельствовала, насколько он был рад бывшей жене.

— С прошедшим днем рождения, Глапузик!

В руки ей сунули огромный букет, который заметно потянул к земле.

— Какими судьбами? — только и спросила Глаша, направляясь в кухню. Положив букет на стол, открыла шкаф и замерла, оценивая размер вазы. Вздохнув, полезла за ведром.

— Я в городе буквально на один день. Через четыре часа самолет, — Глеб скинул куртку, но даже это не помогло: кухня вдруг стала такой маленькой, что у Глаши появилась мысль, что из всех присутствующих, если взять во внимание еще и букет, хозяйка здесь явно лишняя.

Она начала было комплексовать, что на фоне пришельцев выглядит не ахти, но вовремя одернула себя: ей нет дела до Мельникова. Букет, ладно, пусть остается. К цветам, которые сами по себе заводятся в ее доме, она уже привыкла.

— Опять в Германию?

— Бери выше, — не без гордости заметил Глеб. — В Штаты.

— Поздравляю.

Мельников перехватил из Глашиных рук ведро, поставил на подоконник и, сдернув бумажную упаковку, сунул букет в воду. Глафира замерла, глядя, как бывший муж бережно расправляет длинные стебли.

Трудно вычеркнуть из жизни прожитые годы, Глеб, наверное, навсегда останется для нее родным человеком. Таким, которого при встрече хочется обнять. Боль от нанесенной обиды со временем поутихла, остались лишь ее отголоски, окрашенные нотами сожаления, что счастливой жизни с Мельниковым не случилось.

Глеб почувствовал настроение Глаши, привлек к себе, крепко обнял.

— Глапузик, Глапузик, как же ты хорошо пахнешь!

Постояли молча, думая каждый о своем.

Мельников вздернул руку, отодвинул рукав пуловера и взглянул на явно дорогие часы.

— Пора?

— Да.

— И чай не попьешь?

— Прости, Глаша. Меня внизу ждут.

Застегивая куртку, напряженно посмотрел на бывшую жену — такую маленькую против него.

— Я не хочу, чтобы ты узнала от кого-то другого…

Пауза заставила напрячься.

— Я женюсь.

— На Кислицыной? — не хотела, но вырвалось. Сердце сжалось в ожидании ответа.

— Нет, — Мельников покачал головой. Глаша увидела, как сжались его руки в кулаки. — Ты ее не знаешь. Мы в мой прежний приезд познакомились. Она замечательная…

— Я рада за тебя… За вас. Это она внизу ждет?

— Да. Мы летим вместе. Она на седьмом месяце…

Глаша открыла дверь, навесив на лицо улыбку. Трудно было держать ее на лице, уголки губ так и стремились сползти.

— Ты прости меня… За все…

— Я простила, правда… — Глаша торопилась закрыть дверь, чтобы отрезать себя от внешнего мира, где влюбленные пары объединяются, создают семьи, мечтают… Она боялась, что Мельников заметит, как дрожат ее губы.

Он не позволил скрыться в раковине, придержал дверь. Порывисто обнял.

— Я буду любить тебя всегда…

— Иди, на самолет опоздаешь, — вывернулась из его рук, неловко толкнула в грудь. Он шагнул назад, качнулся словно пьяный. У лифта чуть не наступил на сиреневую коробку с эмблемой цветочного магазина «Гудвин».