Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 137
Дрейлинг поднимается по трапу на мостик и заглядывает внутрь. Средства управления уничтожены, пол усеян костями, мусором и птичьим пометом. Что бы тут ни случилось, это было давно, и других запахов, кроме соли и ржавчины, не осталось.
Сигруд смотрит на корму корабля. Главная палуба там разломана и искорежена очень странным образом. Сила взрыва как будто направлена снизу, как если бы кто-то выпустил снаряд изнутри корабля.
Или, возможно, что-то другое. Может, кто-то вырвался оттуда сквозь палубы, как хищная птица вырывается из лесных зарослей.
Он сбегает вниз по трапу и огибает надстройку, пока не находит вход в каюту капитана.
Дверь заперта, но она в таком состоянии, что несколько сильных пинков позволяют сорвать ее с петель. Сигруд включает фонарь и забирается внутрь. Как и большинство капитанских кают, эта в прошлом выглядела довольно шикарно, учитывая обстановку с кожаным диваном, картинами на стенах и — самое главное — отдельной уборной. Но, судя по отметинам от воды на стенах, эту комнату в какой-то момент затопило.
Сигруд подходит к столу и выдвигает ящики, которые пронзительно скрипят. В нижнем стопка заплесневелых папок, документы в них безвозвратно испорчены. Во втором — револьвер и коробка с патронами, хотя дрейлинг сомневается, что от них будет какой-нибудь толк после затопления. Верхний ящик заперт.
Сигруд осматривается и находит кусок железной обшивки, который упал со стены. Он запихивает его в щель над ящиком и толкает.
Ящик с хрустом открывается. Внутри журнал в кожаном переплете. Похоже, вода его почти не повредила.
Сигруд вытаскивает журнал, листает. Некоторые страницы в пятнах расплывшихся чернил, но несколько в середине разборчивые. Он подносит их к свету и читает:
«…и взорву, если не смогу ждать, чтобы это закончилось. Сегодня худший день за последнее время. Утром мне пришлось срезать члена экипажа, который повесился на нижней палубе накануне ночью. Кудал, так его звали. Старшина 3-го класса. И хотя никто ничего не сказал, я знаю, что лишь немногие винят его за то, что он сделал.
Как бы трусливо и непатриотично это ни выглядело, я отчаянно желаю покончить с миссией. Это пустая трата нашего времени, пустая трата наших ресурсов, и, хотя мы не подвергаемся никакой физической опасности, я искренне верю, что миссия причиняет экипажу психологический вред. Надеюсь, у нас больше не будет таких случаев, как с Кудалом. Но сомневаюсь, что нам так повезет.
Хуже всего, я лично не в силах представить себе, как это существо в трюме может помочь военной разведке. Я бы сказал ей, чтобы прекращала эксперименты и прикончила тварь, — но, честно говоря, не уверен, что это существо можно убить.
Сегодня вечером раздам экипажу затычки для ушей. Стук и крики слышно даже на баке, и никто не может спать. Я и сам все слышу в те ночи, когда тварь ведет себя особенно злобно. А по ночам она, как правило, становится злее — или, по крайней мере, громче.
Мне не нравятся здешние ночи. В них есть что-то неправильное. Слишком много ночной тьмы и недостаточно лунного света, если в этом есть хоть какой-то смысл.
Капитан-лейтенант Бабурао Верма, 17-й день месяца змеи, 1717 г. Сегодня у нас опять были гости из Галадеша. Она явилась на распроклятой яхте, словно какая-нибудь наследница промышленного магната — которой, я полагаю, она и является. Если политика могла бы считаться промышленностью, Винья Комайд стала бы ее самым прославленным отпрыском.
И снова весь экипаж оставался на палубе, пока она и ее лизоблюды допрашивали существо. Я предпочитаю, чтобы другие лизоблюды занимались допросом, поскольку они не настолько суровы, чтобы диктовать нам наши обязанности.
Я понял, что они опять били существо светом, потому что оно выло, словно самый чудовищный из шквалов. Уверен, его вой было слышно и на гребне хребта Машев. Кое-кому стало плохо, и пришлось подыскать место, где о них смогли бы позаботиться, потому что я не мог отправить их в каюты или медотсек, ведь и то и другое, конечно же, внизу. В конце концов мы просто занялись ими на мостике. Все равно на этом корабле нам больше не служить. Мы плавучая тюрьма, а не гордое судно под флагом Сайпура.
Они записали допрос, а потом заставили нас освободить мостик, пока занимались шифровкой. Это, конечно, не по протоколу. Возможно, они не хотят, чтобы хоть что-то из того, что здесь творят, открылось. Такое поведение заставило бы менее преданного моряка, чем я, задуматься, насколько происходящее официально.
Я не знаю, что именно должно возродиться, но не хочу видеть, как оно получит второе рождение.
Капитан-лейтенант Бабурао Верма, 21-й день месяца дельфина, 1717 г. Сегодня я спустился в трюм, чтобы поглядеть на существо. Знаю, я не должен был так поступать. Это против моего приказа. Но я все равно это сделал — я хотел попросить, чтобы оно перестало плакать. Это было чересчур, это было слишком громко.
Стекло толстое, и я не увидел его в темноте, потому обратился к нему через микрофоны, которые они установили. Опять же, я знаю, что нарушил еще один приказ. Но я попросил его притихнуть. Я попросил его перестать плакать.
Оно не послушалось. Я понял из того, что оно сказало, что ему больно. Что ему слишком часто включали свет.
Я не включил свет. Я оставил камеру темной — мне сказали, что так оно предпочитает. Но оно мне не ответило.
Хотелось бы мне, чтобы оно не плакало, как ребенок. Хотелось бы мне, чтобы оно не плакало голосом юного парнишки.
Я коммандер сайпурского флота, и я горжусь своим долгом, своей службой и своей страной. Но я не подписывался стать тюремщиком. В особенности тюремщиком детей, даже если они довольно странные.
Я никогда не…
Слова опять начинают расплываться. На остальных страницах можно прочитать лишь бессвязные обрывки.
Сигруд стоит и думает. Потом швыряет журнал в сторону и выходит из каюты.
«Это устроила Винья, — думает он. — Это она натворила. До Мирграда, до Вуртьястана, до всего».
Он находит лестницу в трюм и начинает спускаться. «Это был ее проект, ее замысел — неофициальный, в отдаленных спорных водах».
В темных углах тесного и вонючего трюма скопился мусор и кишит морская живность.
«Что же она здесь держала?»
Время от времени в темной грязи мелькает белый осколок кости или блестит в свете фонаря латунная пуговица.
«Кого она пытала и допрашивала?»
Кажется, Сигруд знает, что это было. Точнее, кто это был.
Он как будто попал в брюхо огромного спящего существа. Темные поверхности сочатся жидкостью или скрипят, ветер хлещет сквозь дыры в корпусе.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 137
