Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Историк Питер Уилсон, написавший одну из лучших книг о Тридцатилетней войне, выразился так: «Значимость Вестфальского договора определяется не количеством конфликтов, которые этот договор пытался погасить, а способами и идеалами, за которые этот договор ратовал… Отныне суверенные государства формально взаимодействовали на равных в рамках общей и секуляризованной правовой базы, независимо от размеров, могущества и внутреннего устройства»[18].
Все это привело к существенным изменениям в функционировании мира. Светские суверенные государства начали преобладать; империи, основанные на религиозной идентичности, утратили былое доминирование. Размеры и степень могущества перестали иметь принципиальное значение, поскольку государства (все они являлись суверенными образованиями) обладали равными правами – хотя бы в теории, если не на практике. Такой подход к порядку может показаться чересчур узким с точки зрения второго десятилетия двадцать первого столетия; во многих отношениях так оно и есть. Но в свое время, в те дни первой половины семнадцатого века, это был огромный прорыв. До тех пор порядок в мире, как правило, навязывался сильнейшим. Война была частым явлением, воевали между собой княжества, государства и империи. Идея мира, в котором отсутствовало бы, выражаясь современным языком, постоянное вмешательство во внутренние дела других, была крупным достижением. Она помогла обеспечить длительный период относительной стабильности в Европе.
Как отмечалось выше, Венский конгресс во втором десятилетии девятнадцатого века был созван для выработки дипломатического урегулирования в постнаполеоновскую эпоху[19]. Государственные лидеры тех дней оказались настолько травмированы недавними событиями, что вспомнили о вестфальской модели и в итоге пришли к так называемому европейскому концерту. Как следует из этого определения, данный концерт представлял собой договоренность о том, как будут вестись международные дела в Европе – с учетом образа мышления людей того времени, – о признании существующих границ и об обязательстве не вмешиваться (по большей части) во внутренние конфликты друг друга[20]. Концерт предусматривал частые дипломатические консультации на высшем уровне между лидерами ведущих держав. По словам одного историка, этот концерт «содержал предельно консервативное понимание миссии. Построенный на уважении к монархам и иерархии, он отдавал приоритет порядку перед равенством и стабильности перед справедливостью»[21]. Едва ли это единственный случай в истории, когда изрядное потрясение – в конкретном случае революция во Франции и страх, который она породила, – изменило коллективное поведение. Именно так и произошло. При всех проблемах девятнадцатого столетия во многом оно сопоставимо с последующим столетием.
Действительно, лишь в конце девятнадцатого и в начале двадцатого столетий мы стали свидетелями полного разрушения европейского концерта, а заодно и вестфальского порядка. (Крымская война середины века между Россией, с одной стороны, и Великобританией с Францией была скорее спором за право контролировать территорию гибнущей Османской империи, а не фундаментальным конфликтом.) В означенный период имели место два драматических события. Во-первых, возникли новые национальные государства (в первую очередь Пруссия, предшественница единой Германии), не желавшие признавать сложившийся территориальный и политический статус-кво. Они отвергали легитимность существующих международных соглашений – и оказались достаточно сильны для того, чтобы приступить к действиям. Баланс сил больше не препятствовал агрессии и не служил помехой. С этим связано второе событие, во многом определившее историю данного периода. Многие из государственных образований, что доминировали в мире на протяжении столетий, клонились к упадку, а в некоторых случаях буквально разваливались на глазах. Упомяну Австро-Венгрию, Россию (которой предстояло вскоре рухнуть в пучину революции) и Османскую империю. Соединенные Штаты Америки сравнительно недавно покончили с собственной гражданской войной и сосредоточились на континентальной экспансии и индустриализации. Европа была далеко, за океаном. Все эти факторы усилились во второй половине девятнадцатого столетия и достигли максимального влияния, когда в начале двадцатого века мир испытал на себе мрачные последствия полного разрушения порядка.
Отчасти эту историческую канву можно объяснить ограниченной способностью порядка к существованию в условиях отсутствия значимой дипломатической активности. Венский конгресс, результатом которого стали постнаполеоновское урегулирование и впоследствии европейский концерт, добился успеха не в последнюю очередь благодаря тому, что в нем принимали участие великие дипломаты, мастера своего дела. По этой причине лорд Каслри, Меттерних и Талейран, соответственно, министры Великобритании, Австро-Венгрии и Франции, по сей день остаются значимыми историческими фигурами.
Оптимист, пожалуй, воспользовался бы случаем указать на силу человеческой воли, на качество дипломатии, сказавшееся на ходе событий. Это неоспоримая, очевидная истина. Одна из причин того, почему «концерт Европы» был сыгран, так сказать, и длился столько, сколько продлился, заключалась в профессиональных качествах ряда людей, стоявших у его истоков. Однако к числу факторов, увеличивающих вероятность того, что мировой порядок выживет, относится следующее условие: порядок вовсе не требует обязательного наличия талантливых государственных деятелей, которых, вероятно, всегда будет недоставать. Следует исходить из того, что ответственные посты зачастую станут занимать лица, обладающие посредственными или откровенно скверными навыками. Применительно к порядку нечто прочное и выносливое предпочтительнее зависимости от дипломатического мастерства. В самом деле, одно из объяснений того, почему мировой порядок рухнул в начале двадцатого столетия, таково: Пруссию, «выкованную» чрезвычайно талантливым Отто фон Бисмарком, возглавили люди, которые унаследовали могучее государство, но не мудрость Бисмарка, с которой тот выстраивал отношения с соседями[22].
Разумеется, дипломаты полезны и весьма важны, но, когда страны становятся принципиально сильнее и желают использовать обретенную силу (а другие страны качественно ослабеют и утратят готовность прибегать к силе, которой они обладают), влияние дипломатии окажется ограниченным. Следует учитывать технологические инновации и неравномерность в их освоении, а также демографическую ситуацию, личные качества лидеров, культуру, политику и запас денег в стране. В результате действия всех перечисленных факторов первая половина двадцатого столетия оказалась беспрецедентной по степени беспорядка, а вторая половина века характеризовалась значительным укреплением порядка, пускай чрезвычайно различного по своему происхождению и порой совершенно неожиданного.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
