Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
Мы стояли и смотрели. Потоку людей, казалось, не будет конца.
Постепенно верхние палубы опустели, но беженцы все выходили и выходили откуда-то снизу. Я попробовал подсчитать, сколько человек осталось лежать – кто мертвый, кто без сознания, – но, дойдя до сотни, бросил эту затею.
Полицейские, наконец, сумели остановить двигатели, и судно пришвартовали к пирсу. На пристани собралось множество карет «Скорой помощи»; тех, кто пострадал сильнее всего, погрузили в машины и увезли. Однако многие сотни беженцев просто ушли – подальше от пристани и от реки, на улицы Сити, жители которого еще ничего не знали о произошедшем.
Позднее сообщили, что полиция и речная инспекция обнаружили на судне семьсот с лишним трупов, большинство из них – дети. Социальные службы насчитали четыре с половиной тысячи выживших, которых доставили в больницы и пункты неотложной помощи. Остальные, те, кто смог самостоятельно покинуть судно и начать выживать поодиночке, учету не поддавались, хотя где-то я услышал, что таких по меньшей мере тысячи три. Кого-то потом задержали, многие сумели скрыться от властей и растворились в каменных джунглях огромного города.
В конце концов полиция все же увела нас с моста под предлогом того, что после столкновения находиться на нем небезопасно. Впрочем, уже на следующий день движение снова открыли.
Так я стал свидетелем первой высадки африммов. Следом произошло еще три; затем устье Темзы перекрыли. Однако беженцы продолжали добираться до берега на лодчонках и шлюпках, которые спускались с крупных судов. Они причаливали по всему побережью – на песчаные и галечные пляжи, в крошечные гавани, на набережные приморских городов. Они выходили из воды и падали на землю, и так продолжалось круглые сутки, неделю за неделей, почти два года. Африка стала непригодной для жизни, и миллионы людей, ранее населявших ее, расползались по миру.
* * *
На дороге нас остановили полицейские. Их интересовало, куда мы направляемся, а в особенности – почему мы решили бросить дом. Изобель рассказала все: и про захват соседней улицы, и про неминуемую угрозу, нависшую над нашей семьей.
Ожидая, когда нас пропустят, Салли пыталась успокоить мать: после разговора с полицейским ее трясло от рыданий. Мне тоже хотелось плакать, но я крепился. Конечно, тяжело свыкнуться с мыслью, что мы, возможно, в самом деле лишились дома, однако за последние несколько месяцев я порядком натерпелся истерик от Изобель. Хотя с тех пор как я стал работать на текстильной фабрике – единственное место, куда меня взяли, – нам жилось довольно скверно, по сравнению с моими бывшими коллегами по колледжу мы еще неплохо устроились. Как я ни старался проявлять участие и сочувствие, все в итоге сводилось к ссорам и обидам по любому поводу.
Вскоре полицейский вернулся и сообщил, что отпускает нас, но мы должны ехать в лагерь для беженцев, который ООН обустроила в Хорсенден-Хилл, графство Мидлсекс, а не к родителям Изобель в Бристоль, как собирались. Полицейский предупредил, что гражданским не рекомендуется совершать длинные междугородние поездки в темное время суток. Мы как раз потратили весь день, кружа по пригородам Лондона в поисках заправки, где нам дали бы заполнить бензобак и еще три пятигаллонные канистры, которые я припас в багажнике. И вот начинало темнеть, а в сторону Бристоля мы почти и не продвинулись. К тому же, все проголодались.
Ехали по Западному шоссе в направлении Алпертона. Пришлось сделать большой крюк через Кенсингтон, Фулем и Хаммерсмит, чтобы не соваться в огороженные африммские анклавы в Ноттинг-Хилле и Северном Кенсингтоне. Сама автомагистраль была свободна, зато чуть ли не на каждом съезде стояли баррикады с вооруженными жителями. На пересечении с Хэнгер-лейн мы, как нам объясняли, свернули с шоссе и проехали через Алпертон. По пути то и дело попадались припаркованные на обочине патрульные автомобили, возле которых дежурили по несколько десятков полицейских и миротворцы ООН в голубых касках.
У въезда в лагерь нас вновь остановили и допросили. В частности, спрашивали о причинах, побудивших нас бросить дом, и мерах предосторожности, предпринятых на время нашего отсутствия.
Я рассказал, что въезд на улицу забаррикадирован, в районе много военных и полиции, все двери в доме мы заперли, а ключи взяли с собой. Один из допрашивающих в это время делал пометки в записной книжке. Затем у меня спросили точный адрес и имена мужчин на баррикаде. Пока эти сведения передавали кому-то по телефону, мы ждали в машине. Наконец нас впустили, велев припарковаться за воротами и с вещами идти в центр приема беженцев.
Сам комплекс оказался дальше, чем мы думали, и, к нашему удивлению, состоял в основном из готовых домиков. Перед одним из них был стенд с надписями на нескольких языках, подсвеченный прожектором. Здесь вновь прибывшим предстояло разделиться: мужчин отправляли в так называемый «Распределитель D», а женщин и детей – в домик за стендом.
– Ну что, увидимся позже? – сказал я Изобель.
Она, наклонившись, коснулась губами моей щеки. Я поцеловал Салли. Затем они вошли в домик, а я остался один на один с чемоданом.
Указатели привели меня к «Распределителю D». Там мне велели сдать чемодан на досмотр и раздеться. Я нехотя подчинился, и вещи унесли. Потом меня отправили под горячий душ и заставили начисто вымыться. Выйдя из душа, я получил полотенце и какую-то грубую одежду. На вопрос, нельзя ли переодеться в свое, мне ответили отказом; тем не менее, на ночь разрешили взять пижаму.
Когда я оделся, меня проводили в скромно обставленный зал, в котором было полно мужчин самых разных рас примерно в равных пропорциях. Они сидели на скамейках, ели, курили и разговаривали.
Мне показали окошко, где выдают еду. Я взял миску, перекусил, но не наелся. Впрочем, оказалось, что, если хочется, можно попросить добавки. Еще в том же окошке выдавали сигареты. Я взял одну пачку.
Интересно, как там Изобель и Салли, какой прием их ждал. Наверное, примерно такой же. Оставалось надеяться, что мы сможем повидаться перед сном.
Через пару часов нам велели расходиться. Всех развели по домикам, где стояли жесткие узкие койки с одним одеялом и без подушек. Изобель и Салли я так и не увидел.
Утром я разыскал домик, где они ночевали, и нам удалось провести вместе целый час. Они поведали, как плохо с ними обращались в женском общежитии, как не давали спать.
По радио в это время сообщили, что правительство пришло к соглашению с предводителями африммских боевиков, а значит, буквально на днях ситуация в стране нормализуется.
Услышав это, мы твердо решили возвращаться домой. Мы ведь только и желали, чтобы жизнь вернулась в прежнее русло, и Салли, поняв, что все взаправду, расплакалась от радости. Само сообщение, конечно, немного настораживало: дела наверняка обстоят не так радужно, как рассказывают. Впрочем, главное было попасть домой. Мы договорились: приедем, поглядим что да как, и, в случае чего, отправимся в Бристоль или даже вернемся сюда, в лагерь.
После множества препон и проволочек нам все-таки удалось встретиться с главным представителем ООН в лагере и потребовать у него разрешения уехать. Он не хотел нас отпускать: по его словам, слишком многие сейчас пытались вернуться домой. Не стоит верить всему, что говорит правительство, сказал он, и текущая обстановка куда запутаннее, чем кажется на первый взгляд. В общем, он советовал нам остаться, мы же убеждали его, что считаем свой дом безопасным местом. Наконец, чиновник предупредил нас: лагерь почти переполнен, и если мы сейчас уедем, то, вернувшись, уже не получим места.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
