Анжелика Эмильевна снова упорхнула, коридор как-то вдруг опустел, а я осталась один на один с РОЖАЮЩЕЙ ЖЕНЩИНОЙ! А в том, что она рожала, не было никаких сомнений. Иначе при чем тут схваточки?
— Вы как?
— О-о-ой…
— Держитесь, пожалуйста!
Она и держалась — за край стола, за спинку стула на медпосту. Одной рукой при этом она загребла какие-то документы, но вообще этого не замечала. Лицо беременной было совершенно отупевшее, смотрящее почерневшими зрачками куда-то внутрь — остался только рельеф лица, а смысла в нем не осталось.
Она какое-то время просто тяжко дышала и похрипывала, словно пыталась стошнить, но не могла, хотя слюна шла, и она ее хотела утереть, но никак не попадала по губам. Я, вероятно, должна была помочь ей утереть эту слюну, но не сделала бы этого ни за что. И поэтому она стояла с этой болтающейся слюной, как большая бешеная зверюга, и подвывала, и норовила соскользнуть на пол. Удерживать ее было все труднее, а сама стоять она уже совершенно не хотела.
Потом ее снова начало трясти, и она замычала сквозь сжатые зубы, замотала головой. А когда отпустило, выругалась так, как никогда не ругаются женщины, и потом заплакала.
Боже ты мой, как это было страшно!
— Ничего! Ничего-ничего! — трещала я ей в ухо, но мне было страшно. Так страшно!
Где эта Анжелика Эмильевна, мать ее?
— Иду-иду!
Восхитительно свежая и веселая Анжелика Эмильевна цокала к нам, размахивая пакетиком.
— Вот! Собрала ваши вещи, Кузьмина! Так… Бумаги у меня… Ой, что ж вы обменки мне мнете, Кузьмина?
Анжелика Эмильевна выдернула бумажки из-под потных ладоней беременной.
— Ну, вот! Смотрите, что вы наделали…
— Ей плохо! — робко заметила я. На всякий случай, вдруг не понятно.
— Ну, бывает, ничего. А вы мне не поможете ее до лифта довести?
— Я?
— Да, а то Анна Степановна пока еще дойдет к нам… Кузьмина, вы можете идти?
Беременная мотнула головой. Анжелика Эмильевна достала из шкафчика бинт, ловко утерла слюну с губы беременной, подставила свое маленькое плечико под мокрую от пота беременную подмышку и тихонько, но упрямо двинулась куда-то дальше по коридору. Там я еще не бывала.
Я поддерживала беременную с другой стороны. Из палат время от времени выглядывали другие беременные. Кто-то проходил мимо. Смотрели с любопытством, сочувствием и горьким техническим интересом. Каждой, вероятно, придется вот так скорбно шагать…
Несколько раз останавливались, когда у беременной начинались схватки. Тогда Анжелика Эмильевна прислоняла ее к стене, энергично терла ей спину, при этом устало-снисходительно улыбалась и кивала — бывает, пройдет.
Доковыляли до лифта в конце коридора.
— Ну, все! — сказала Анжелика Эмильевна. — Вам туда пока нельзя.
ПОКА…
Я шла назад, к посту, и оглядывалась. Страшная картина: скорченная беременная и утирающая ей рот терпеливая Анжелика Эмильевна. Господи, Боже мой! Как же? За что вот так? Вот только не надо про яблоко, Евой сорванное! Все сорванные яблоки уже давно замолили, отплакали, отмыли своими и кровью, и потом, и слезами, и слюной мы — бедные женщины стольких поколений! За что так всех? И плохих, и хороших? За что? И доколе?
Страшно! Страшно! Страшно!
Мое бедное сердце билось о ребра с такой силой, что там уже, кажется, все треснуло. Боль — это, между прочим, страшно, кроме того, что больно. Когда знаешь о предстоящей боли заранее — это как в камере смертника сидишь. Будет больно, и никуда ты не денешься, милая. А больно будет. Очень! Очень, очень больно, если верить фольклору и бесстрастным справочникам!
РОДОВАЯ БОЛЬ
РОДОВАЯ БОЛЬ — одно из самых сильных болевых ощущений, которое способен ощутить человек. ВИСЦЕРАЛЬНАЯ БОЛЬ связана с сокращениями матки и растяжением шейки матки. Возникает она во время первого этапа родов — на схватках и усиливается по мере раскрытия шейки матки. Висцеральная боль тупая, точное место ее локализации определить невозможно. Она часто ощущается не в месте возникновения, обычно проводится в поясницу и крестец.
СОМАТИЧЕСКАЯ БОЛЬ возникает перед рождением ребенка во время потуг. Это болезненное ощущение вызывается растяжением тканей в нижней части родового канала при продвижении плода. В отличие от висцеральной боли, соматическая боль имеет острый характер и точно локализуется во влагалище, прямой кишке, промежности.
После такой встречи роддомом я была просто на грани паники. Надо срочно с кем-то договариваться, но уже не о квартирах! При чем тут квартиры? Боль! Вот с чем надо разобраться! Надо, чтобы они сделали мне кесарево, и все! Хотя… Это же тоже больно! Черт! Я просто в ловушке! Гейм овер! Я отсюда не выйду уже никогда!
Когда вернулась Анжелика Эмильевна, я уже почти рыдала.
— Что с вами?
— Я… я боюсь…
— Ой, не бойтесь, все через это проходят!
— А я боюсь! Я через разное проходила! Но через это — нет! И я боюсь, что там что-то, через что я пройти не смогу!
— Вам надо кровь сдать, пока процедурный не закрылся…
Она разгладила измятые несчастной Кузьминой бумаги и снова взялась писать. Она была слегка недовольна Кузьминой, но не слишком.
— А что с той беременной?
— Рожает.
— Прямо сейчас?
— Да. Вы бы пошли уже в процедурный, а то не успеете сегодня, а у вас три анализа.
Может, и лучше было бы не успеть?
Кровь сдавать тоже больно. И вены у меня тонкие, едва нарисованные.
Около девяти месяцев назадКогда я в первый раз пришла сдавать кровь «по беременности», вену долго не могли найти. Медсестра в поликлинике напряженно стучала по моей бледной коже, а рука, стянутая жгутом, болела страшно!
— Больно…
— Господи, как я вас всех, с плохими венами, люблю…
Мне перевязали жгут на другую руку, медсестра даже проколола разок кожу для пробы, но безуспешно. Потом снова вернулись к «первой» руке, еще раз перетянула ее, попытались ковырнуть там.
— Женщина! Вы кулаком работайте! Я же за вас все сделать не могу!
Потом была вообще феерическая вещь — она порвала мне вену! Скажи мне кто-то годом раньше, что мне порвут иглой вену, я бы, может, из страны уехала! Это же ужасно! И больно, кстати!
В результате кровь из меня она все же добыла, сильно отругала и велела больше в ее смену не приходить.
А я тогда еще долго сидела в коридоре и плакала. Сначала — от жалости к себе, от боли и от страха. Мне же теперь каждый месяц эту кровь сдавать придется! А может, и чаще! За что бедным женщинам еще и такие муки адовы? И как это можно, чтобы в 21 веке людей так пытали во время простейшего забора анализов? И как, например, наркоманы могут добровольно дырявить свои вены? А ведь у них тоже они могут быть плохие, тонкие? Наркоманы же не по венному признаку становятся наркоманами. А как они ими становятся? Почему вообще, в чем причина? Что заставляет людей так верно и больно себя убивать? Господи! Мой ребенок не должен стать наркоманом!!!
