Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
«Вот, это твоя жена! – твердил себе Ирфан. – Это твоя любимая жена! Совсем ведь нечего бояться!»
Поскольку Айсель была дочерью одного из стамбульских судовладельцев, ему не было нужды зарабатывать деньги, однако после того, как с помощью шурина Профессор попал на телешоу, его доходы сильно возросли. Раз в неделю он появлялся на экране, вел беседу с коллегами и за это получал в месяц семь тысяч долларов. Этот дополнительный заработок он даже не тратил, а клал на накопительный счет в банке, а сверху капали еще двадцать пять процентов, да не в турецких лирах, а в долларах.
Друзья, державшие вклады в турецких лирах, выигрывали гораздо больше. В периоды кризиса они обналичивали банковские чеки и получали порой до пятидесяти процентов прибыли, играя на биржевом курсе. Профессор предпочитал держаться подальше от таких дел. Все же он был ученым, а не банкиром. Но если банк предлагает высокий процент, глупо отказываться…
Прямо скажем, шурин Седат от такого его поведения слегка психовал, но не особо, только встречаясь за ужином, он жужжал в уши, что Ирфан мог бы увеличить свои деньги в пять-десять раз, но переубедить его было невозможно.
Ужинали они обычно не дома. Как правило, в каком-нибудь новом ресторане. Они выбирали модные стамбульские рестораны «Кухню Чанга», или «Даунтаун», или «Циркус», где сочетались минимализм обстановки и изысканность блюд. Одно время они сильно пристрастились к «Пэйпер Мун», но когда в их окружении заговорили, что «это место пришло в упадок, туда ходят все подряд», они перестали туда ходить. Рыбные ресторанчики на берегу Босфора, куда прежде частенько заглядывали, они теперь посещали уже гораздо реже. Теперь они предпочитали крытый японский ресторан за его превосходные суши и сашими, голубую рыбу и рыбу-меч.
«Я очень счастлив», – подумал Ирфан Курудал и начал плакать. Почувствовав, как слезы катятся по щекам, он снова повторил: «Я очень счастлив!» Потому что все – в твоих руках, и жена учила его тому, как надо жить, и в переводных книгах, которые он читал, предписывалось думать только о хорошем. Да и учения Дальнего Востока, дзен-буддизм, философия Дао тоже говорят об этом: «Оставь свою жизнь течь как поток реки, думай о хорошем – и все будет хорошо, источник всего плохого в мире – отрицательные мысли».
После окончания Босфорского университета Айсель отправилась для совершенствования образования в Бостон, а там познакомилась со студентом Гарварда, живущим на стипендию – Ирфаном, вышла за него замуж и никогда в своей жизни не работала.
Они оба считали, что более веселого города, чем Стамбул, на свете нет, они вернулись назад, и в самом деле – в этой византийской и османской столице их жизнь пестрела развлечениями.
Еще месяц тому назад Ирфан чувствовал особую привлекательность этого хаотичного города, в котором жили миллионы людей, размышлял о его энергетике, подобной Нью-Йорку. Окружающие город миллионы мигрантов и даже уродливые строения, заполнившие районы, были источником особых эманаций. Разве не по одним и тем же моделям идет развитие?! Даже то, что в одном из этих ужасных районов открывается ресторан под названием «Goodfellas», делает Стамбул похожим на переполненные преступностью и невежеством районы Нью-Йорка.
Брат жены, рекламодатель, часто говорил: «Для большого мегаполиса просто необходимо, чтобы в нем совершалось определенное число преступлений. Здесь же преступлений недостаточно. Вот только этого нам не хватает».
А потом натужно смеялся.
Стамбул не развивался органично, подобно европейским городам. Словно в Нью-Йорке, здесь жили вперемешку такие разные люди – богатые, бедные, изысканные и невежественные. В Стамбуле, так же как и в Нью-Йорке, который они с Айсель посещали ежегодно, с каждым годом увеличивалось число индо-китайских ресторанов – «Нобу», «Чайна гриль», «Аквавит», «Асья де Палм»…
А за счет большого количества африканских мигрантов город изрядно почернел.
В этом динамичном, полном возможностей мегаполисе Профессор был одним из самых успешных, самых уважаемых, самых образованных и самых утонченных людей. Он не сорил деньгами, подобно пошлым толстосумам, много читал, ходил на выставки; каждый год во время Стамбульского фестиваля посещал концерты в Церкви Святой Ирины и в Амфитеатре – один восхитительнее другого. От Берлинской филармонии до Паваротти, The Manhattan Transfer и Ника Кэйва.
По утрам он обожал просыпаться под флейту Жан-Пьера Рампаля. А потом под звуки этой волшебной музыки плавать в крытом бассейне, расположенном на нижнем этаже дома. Айсель тоже нравилась классическая музыка, казалось, она разделяет пристрастия мужа. Однако популярной музыке не было места в их повседневной жизни. Ирфана слегка воротило от ночных клубов на Этилере, заполненных певцами-трансвеститами и геями, но в то же время эта причудливая восточно-западная какофония будоражила его чувства. Живя на Востоке, будучи восточным человеком, он старался оставаться европейцем, сохраняя вокруг себя пространство западной культуры. Но он не был снобом и не чурался культуры низов…
В минувшем году на вечеринке по случаю его дня рождения Ирфану открыли одно злачное местечко – мол, главное, «чтобы было весело!» (В последнее время понятия «место» и «удовольствие» определяли статус людей.) Там наряженный в нечто среднее между женским и мужским одеянием дородный гей-певец (их уже не называли, как раньше, гомиками) прохаживался между столами, за которыми выпивали посетители. Наклоняясь к ним, он толкал каждого животом, заставляя встать. Скоро почти все женщины забрались на столы и под восточные ритмы барабана принялись вилять бедрами, трясти животами и грудями. Сидящие за столами мужчины наблюдали – и не могли отвести глаз от выставленных напоказ соблазнительных ножек в длинных разрезах платьев.
Ирфан созерцал вспотевший, раскрасневшийся от танца живот Айсель и думал, что все это – один из видов катарсиса.
Таким образом происходит разрядка сексуальной энергии общества, это своего рода ритуал очищения. В повседневной жизни большинство мужчин скандалят со своими женами по поводу их слишком откровенной одежды, а вот здесь им очень нравится, как их полуголые жены танцуют чувственные танцы с чужими мужчинами. Он вспомнил одно выражение Никоса Казанзакиса. В своей автобиографии «Письма к Эль-Греко» Казанзакис говорит: «Свет Елены – святость, а Ионии – похоть». Он был прав. Здесь в самом деле царила атмосфера вожделения. Архаичные четырехтактные восточные ритмы барабана или ориентальский сложный восьмидольный музыкальный размер лишают людей рассудка. Другую музыку они слушают фоном, а от этих ритмов будто сходят с ума и пускаются в похотливый пляс…
«Это значит, – думал Ирфан, – что для страны, наравне с государственным флагом, важным понятием является и чувство совместного ритма. Не мелодия – ритм. Культуры отличаются друг от друга ритмом».
Однажды он видел это собственными глазами в Нью-Йорке, на нижнем этаже торгового комплекса «Virgin Megastore», на Таймс-сквер. В этом огромном магазине была секция, где посетители могли прослушивать новые CD-диски. Латино, джаз, классика, африканская музыка, мелодии Ближнего Востока, поп, рок. Надев на голову наушники, слушающие каждый по-своему реагировали на музыку движениями тела.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
