Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 17
Сцена 6, записанная в честь священнопризванного дуче Шемаэля, покровителя дуче и ка’дуче, водовозов, библиотекарей и хранителей чужих тайн
Девочка в зеркале подает Агате какие-то знаки, но Агата слишком ошеломлена, чтобы их заметить. Наконец она понимает: Эмилия как будто снова и снова подносит стакан к губам. «Она просит пить!» — думает Агата, наливает воду в щербатую чашку, стоящую на умывальнике, и, чувствуя себя довольно глупо, подносит ее к своему левому плечу. Эмилия качает головой — и снова делает прежний жест: словно чашка поднимается к губам.
— Может, она хочет, чтобы пила ты? — вдруг догадывается Торсон.
В эту секунду Агата понимает, что действительно просто умирает от жажды: у нее пересохли губы, в горле першит, а язык кажется жестким и шершавым, как терка. Агата залпом выпивает воду из чашки, наливает еще, и еще, и еще; Агата все пьет и пьет и никак не может остановиться, а Эмилия все подносит и подносит руку к губам. Вдруг Мелисса тихонько вскрикивает и тянет Торсона к двери: десять часов и десять минут вечера, они опоздали, все мистресс уже начали ночной обход спален! Если бежать прямо сейчас, можно натолкнуться на одну из мистресс в коридорах, а если не бежать, мистресс Джула увидит, что их кровати пусты! У Мелиссы паника, делать нечего: быстро-быстро Торсон затыкает слив умывальника какой-то тряпкой, наполняет умывальник водой, глубоко вдыхает и опускает лицо в воду. Идут секунды, Агата закусывает губу — и вот наконец Торсон выпрямляется, по его щекам течет вода, он утирается рукавом: он видел мистресс Джулу в спальне младшей команды, там тошнит какую-то девочку, если они с Мелиссой прямо сейчас снимут обувь и очень быстро попробуют добежать до своих спален, все обойдется.
— До завтра! — шепчет Мелисса и чмокает Агату в лоб. — До завтра — а завтра, может быть… Завтра, может быть, все пройдет! Бывают же чудесные исцеления, я, знаешь, сколько про такое знаю! В конце концов, ты же Агата, а твой святой — твоя судьба!
Друзья исчезают. Агата остается одна, смотрит на Эмилию в зеркале, Эмилия печально машет ей бледной рукой и снова показывает — «пить», но Агата больше не хочет пить; ее лицо в зеркале покрыто радужными разводами; Агата здорово сомневается, что завтра это «пройдет». От мыслей у нее голова идет кругом. «Надо сесть и все понять, — упрямо говорит себе Агата. — Надо понять, что эта девочка хочет, — и вообще, какое право она имеет… Какое право…» Усталость вдруг наваливается на Агату, как огромное мокрое пальто, сон постепенно заливает ей глаза, и они начинают закрываться. «Нет, — говорит Агата, — нет, надо понять… Я только лягу и сразу все пойму… Я только…» Но стоит Агате лечь, как в голове у нее мутнеет: против собственной воли Агата хочет только спать, спать, спать… Она чувствует, как холодные тоненькие ручки Эмилии обнимают ее за плечи, хрупкое холодное тельце прижимается к ее спине. На всякий случай Агата трогает себя за плечо: руке холодно, но, конечно, за спиной никого нет. Вдруг Агата злится, но это не злость на Эмилию, вовсе нет: почему, ну почему она, Агата, ничего ни про что не знает, почему ей не дают во всем разобраться, почему она ничего толком не знает про Венисану? А про подводный Венисвайт — ничего, кроме пары глупостей из учебника? А синий лес Венисфайн? А габо, которые почему-то пытались убить Риммера? А профетто и вода? A черные бархатные шапочки майстера и мистресс Саломон? А… А… Господи, да все на свете! Почему, ну почему она должна, как маленькая дурочка Сонни, которая боится даже высунуться слишком далеко в окно, жить в колледжии и ходить на веревочке? «Дорогая святая Агата, — думает Агата первый раз в жизни и удивляется, что в такой момент ей приходит в голову помолиться своей святой. — Дорогая святая Агата, если я не умру от радужной болезни и вообще, я хочу… ну… Я хочу разобраться! Я хочу понять про воду… И почему Эмилия прозрачная… И без веревочки… И я хочу, как габо… И… И…» Агата хочет еще много о чем попросить свою святую, но внезапно все становится немножко вязким и совсем-совсем темным, как холодная вода Венисаны. Агата спит.
Сцена 7, записанная в честь святого Лорентия, покровителя прачек и стиральщиков, праведных убийц, габо и мостостроителей
Во рту у Агаты сухо, по языку словно рассыпана стеклянная крошка, голова раскалывается от боли, но эта боль не будит Агату, а продолжает сниться ей, и во сне Агата силится добраться до лазарета и до доктресс Эджении, но коридор удлиняется и удлиняется, от боли Агата разучивается ходить и почему-то должна плыть — но, конечно, она не умеет плавать, Агата не дуче, Агата — маленькая девочка с раскалывающейся головой, и она пытается лечь животом на воздух и болтать руками и ногами, но только врезается больной головой в серую шершавую стену и, наконец, просыпается. Голова болит, болит, болит, и Агата вдруг вспоминает ужасно жаркое лето позапрошлого года, такое жаркое, что вода немного отступила в дальней, затонувшей части Венискайла — в ва’Касти, где живут габо. Габо кричали и кружились над городом, они лишились своих плавающих гнезд, оказавшихся на мели и рассыпавшихся от сухости, а люди ходили в ва’Касти за сокровищами: лежащими на отмели черными и переливающимися яйцами габо, сломами кораллов, которые едва можно было дотащить домой (а вдобавок поди не порежься!), пучками «вдовьих волос», из которых можно было вязать самые теплые свитера на зиму, — скажите, могла ли Агата не попробовать, хотя бы не попробовать, туда сбегать? Гнезда габо! Агата тогда была маленькой одиннадцатилетней дурочкой, это было ее первое лето в колледжии — одинокое лето, полное тоски по дому; ей все представлялось, как она найдет рассыхающееся гнездо, спасет птенчика габо, умирающего от жажды, и габо подхватят ее на огромные крылья, поднимут в воздух и торжественно позовут с ними жить. Каждый день был дорог, Агата торопила Торсона, ныла и настаивала, а Венискайл тем временем плавился от жары, люди падали в обморок на улице, и ни до какого ва’Касти они с Торсоном не добрались: они всё шли и шли, голова у Агаты болела все сильнее и сильнее, язык стал колючим и шершавым, а потом все исчезло, и она очнулась в лазарете старой доктресс Марлы, которая была до доктресс Эджении и тайком от мистресс всем раздавала крошечные сладкие драже. Обезвоживание — вот что тогда сказала доктресс Марла; когда так болит голова, надо пить, пить, пить. Агата со стоном поднимается с кровати и бредет к умывальнику; слава богу, в Дикую комнату все еще подают воду. Агата пьет, и пьет, и пьет, пока ей не начинает казаться, что она сама наполовину состоит из воды; вдруг у нее возникает дикая мысль: а что, если заткнуть тряпками отверстие в раковине, опустить туда голову и посмотреть, что стало с Риммером, преступником, совершившим такое, что и сказать нельзя? Нет, нет, «игры с водой — игры с бедой», от одной мысли Агате становится нехорошо. Вместо этого Агата поднимает глаза к зеркалу — и закрывает себе рот, чтобы не закричать: Эмилия, Эмилия тут, у Агаты за спиной, Агата забыла про Эмилию, а она вот — смотрит на Агату и снова как будто подносит стакан к губам. Агата набирает немного воды в ладонь и пробует подать Эмилии через плечо, но та качает головой и показывает пальцем сначала на кран, потом на Агату, потом складывает ладони лодочкой и качает ими. Агата пьет еще и еще, вдруг ей ужасно хочется умыться, а потом — облиться водой, и она выбирается из рубашки и быстро-быстро обхлопывает себя мокрыми ладонями по плечам, а потом ей кажется, что если она все-таки не опустит в воду лицо, она сойдет с ума, — и она быстро набивает раковину тряпками, открывает кран на полную мощность и держит лицо в воде буквально секундочку, не смея открыть глаза. А потом Агате хочется вот чего: нырнуть. Это совершенно дикая мысль, невозможная мысль, но внезапно Агата понимает, что сойдет с ума, если не окунется в воду — на секунду, только на секунду, и еще она понимает, что это все Эмилия, Эмилия зачем-то тащит Агату в воду, и Агата грозит прозрачной зеленоватой девочке в зеркале кулаками и шипит:
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 17
