Однажды кто-то сравнил меня с лебедем. Я выгляжу так грациозно, пересекая озеро, но мои лапы, невидимые под водой, двигаются едва ли не со скоростью света.
Шелли Лазарус, исполнительный директор компании Ogilvy and Mother «Это какая-то ошибка! — повторяла я, четко и настойчиво убеждая доктора в том, что он ошибся. — Стенли, я бы хотела услышать мнение другого специалиста. Я бы хотела, чтобы меня проконсультировал лучший рентгенолог».
Я — Джен Янехиро, и это были мои слова, звучащие так смело. Но за ними ничего не стояло, это были просто слова, обыкновенная маска, за которой скрывались мои страхи и хаотичные мысли. Мне только что сообщили, что у моего мужа обнаружили опухоль мозга.
Я помню, как входила в комнату для просмотра рентгеновских снимков. Я никогда не думала, что увижу опухоль так отчетливо. Она была круглой, размером с мячик для гольфа, ее окружала бесформенная масса тканей размером с кулак. «Я вижу…» — чуть слышно сказала я. Стало ясно, что требовать консультации другого специалиста бессмысленно.
Моему мужу — Джону Циммерману — было тогда сорок пять лет, и он отличался довольно крепким телосложением — я всегда поддразнивала его за это. «Ты можешь в это поверить? — спросил меня Джон. — Опухоль мозга?!»
Эти слова — сказанные в тот момент — показались совершенно неуместными. Это просто не могло относиться к нашей семье. «Нет, я не верю», — сказала я. И я припоминаю, как подумала тогда, что произойдет чудо и Джон победит этот страшный диагноз, а я сниму про него фильм. Какие отчаянные и глупые мысли!
Джона прооперировали на следующий день после рентгеновского анализа. После четырехчасовой операции хирург вызвал меня к себе. «Это не доброкачественная опухоль». Помню, я тогда подумала: «А как опухоль вообще может быть доброкачественной?» Они удалили столько, сколько было возможно, но не смогли удалить всю опухоль. Часть опухоли и тканей вокруг нее сконцентрировалась за правым глазом. Говоря по-научному, Джону была произведена правая фронтальная лоботомия. Вместе с опухолью они удалили и «тихую» часть его мозга, отвечающую за эмоции и поведение.
Опухоль Джона имела свое название — Glioblastoma multiforma, четвертая стадия. Я с трудом могла выговорить все это, не говоря уже о том, чтобы написать. Сегодня я знаю об этом все. Глиобластома — это злокачественная опухоль. Существует четыре этапа, или стадии, этой опухоли, и четвертая — самая серьезная и страшная. Я утешала Джона, говоря ему, что у таких великих людей, как он, опухоль просто не имеет права быть незначительной. А он был великим, вы наверняка встречали таких людей: они трудятся не покладая рук, они азартно играют, они живут, принимая все удары судьбы с открытым забралом и проживая каждый момент жизни как последний. Джон боролся отчаянно. «Не волнуйся! — не уставал повторять он. — Я положу эту болезнь на лопатки».
Наши дочки слали папе в больницу записки с пожеланием выздороветь. Жаклин, которой было тогда двенадцать, писала: «Ты просто должен выздороветь, потому что я хочу, чтобы в один прекрасный день ты увидел своих внуков!» Дженна, которой тогда было десять, вторила: «Папочка, я хочу, чтобы ты выздоровел, потому что тебе еще предстоит вести меня под венец!» Дальше были семь недель лучевой терапии, консультации различных специалистов, направление на еще одну операцию, химиотерапия, досада, боль и даже смех. В ходе курса лучевой терапии он сбросил тридцать килограммов. При этом он находил в себе силы шутить: «Эта диета очень эффективна, но я бы ее никому не посоветовал!»