Обратимся к историческому и медико-психологическому материалу.
Медиками достоверно установлено, что около 10% мужчин страдает импотенцией. Но задайте любому мужчине вопрос: так ли это? — и он, знакомый с сотней других мужчин (то есть с десятком импотентов), затруднится ответить — все одинаковые, у всех дети.
И что сильнее всего поражает в жизни обладающих гипнотическими способностями импотентов, так это их спокойное планирование численности семьи. Собственной. И то, что эти их планы о числе детей исполняются. Разумеется, не без помощи соседского семени.
(Впрочем, справедливости ради надо сказать, что и женщины талантливо разыгрывают из себя сверхлюбовниц. Тот же самый самец, который не в состоянии увидеть очевидное в жизни каждого десятого мужчины, перебирая в памяти десятки попавших в его постель женщин, вполне искренне считает, что ни одной фригидной у него не было — хотя их по статистике более 90%!)
Итак, как бы фантастично ни представлял себе жизнь рядовой обыватель, реальность от этого не меняется. Фригидные остаются фригидными, несмотря на утехи комедиантства, а импотенты без посторонней помощи обзавестись потомством не в состоянии.
Дети в семьях, где кормилец отнюдь не биологический отец, естественно, в таком случае на «главу семейства» нисколько не похожи, и если чему здесь можно удивляться — так только его спокойствию, когда все вокруг восхищенно ахают — дескать, ну точная копия! (Можно вспомнить и евреев, которые в прежние времена хотя и редко заключали межэтнические браки, тем не менее почему-то становились очень похожи на жителей той местности, в которую переселялись. Они же не сомневаются, что они чистопородные потомки Авраама — каждому из его потомков окружающие говорили, криво улыбаясь, что родившийся ребенок ну вылитый отец!)
Итак, кому же необходимо, чтобы непохожесть отпрыска на номинального отца была вполне привычным явлением?
Все вполне очевидно — тем планирующим численность своей семьи гипнотизерам-импотентам, из которых и получаются вожди (см. «КАТАРСИС-1»).
То, что эта тема становится навязчивой идеей для гипнотизеров, — жизненный факт. Столь же навязчивой становится потребность спрятать свое истинное лицо — достаточно вспомнить Гитлера с его Евой фон Браун, как они многообразно имитировали обильную половую жизнь (противозачаточные средства в шкафчике, интимные признания подруге, выплаты из партийной кассы и т. п.), хотя оба были на это не способны по хирургическим причинам (см. «КАТАРСИС-1»).
Выход единственный: подобно тому как труп проще всего спрятать в горе трупов, так и понужденное прелюбодеяние жены вождя проще всего спрятать во всеобщем прелюбодеянии.
Желание вождя-«самца» подкрепляется тем, что в «коллективной женщине» стаи психоэнергетически верховодит первая дама, которой остальные непроизвольно уподобляются, — жена неспособного.
Странного в главенстве четвертой стороны ровным счетом ничего нет. Достаточно вспомнить, что изголодавшийся индивид жует бананы только постольку, поскольку на то есть воля его вожака. Это касается не только шимпанзе или павианов, но и людей — и здесь от медико-психологического материала переходим к историческому — достаточно вспомнить, как немки во времена гитлеровского «тысячелетнего» рейха в постели с мужьями на пике переживания, которое они по недоразумению называли оргазмом, кричали «Хайль Гитлер!»
Вообще говоря, в жизни толп и их вождей достаточно много деталей, которые вне теории стаи могут восприниматься как странности.
Речь вовсе не о намеренном и осознаваемом комедиантстве. «Хайль Гитлер!» — это от сердца.
Просто, исполнительница без «Хайль Гитлер!» не может.
Она не может быть вне треугольника — без него жжет разочарование невыполненного сердечного желания.
Потому что того хочет вождь.
Она — в стае.
Она — одновременно вождь и его подруга.
Одновременно — все и полное ничто.
Глава третья ТЕОРИЯ СТАИПравда — часть Истины; Истина же чрезвычайно полезна — для избранных. Избранных не по капризу случая, но по согласию в числе таковых оказаться.
Истина воспринимается на двух уровнях: образном и понятийном.
Понятийное оформление части Истины есть теория.
Истина существует «от начала», следовательно, теория стаи как часть Истины существовала всегда.
Интересно то, что знание о стае существовало еще до ее первого воплощения, — выражаясь языком Фрейда, протоорды, — ведь существовало же предзнание о Голгофской смерти Христа еще до грехопадения перволюдей!
Именно стая (противоположность личностного начала) Его и распяла, что закономерно — во все времена в стаях Истина не в чести — умершие и нежить всеми силами стараются ее утратить.
Разумеется, теорию стаи воссоздать пытались. Пусть всего лишь некое ее подобие. Различные приближения к Истине в разные эпохи называли по-разному. Например, психологией масс.
Если ограничиться только этой формой — современной, — то ее основоположником считают француза Ле Бона, жившего в XIX веке.
Нередко Ле Бону приписывают разве что не демоническую роль в истории: высказывается мнение, что именно изложенные им мысли подтолкнули Европу в пропасть кровавых деспотий XX века. Это мнение пытаются доказать тем, что с книгой Ле Бона о психологии масс были знакомы такие диктаторы (любимцы народов), как Гитлер, Муссолини, Франко, де Голль, и, скорее всего, владевший языками Ленин. Указывают также и на то, что все эти вожди и подвластные им иерархии были однотипны и существовали по сформулированным Ле Боном законам.
Мысль о том, что монстры типа начитанного и любящего технику Гитлера получаются из обычных людей в результате знакомства их с некоторой философией, с некоторым внешним понятийно-цифровым знанием — заблуждение. Но коль скоро это заблуждение о логическом мышлении как побудительной причине поступков человеческих масс засела в наших современниках с силой внушения, подкрепленного стремлением к самооправданию, то при выявлении закономерностей существования стаи целесообразно рассмотреть не только для нас еще эмоционально значимых диктаторов типа Гитлера и Сталина, но и какого-нибудь вожака, жившего до Ле Бона. Например, Наполеона, осмысливая события вокруг которого, Ле Бон и создал психологию масс. Или приглядеться к Ганнибалу. Этот и вовсе жил во II веке до нашей эры.
По стопам Ле Бона изучать психологию обывателя и заново ее излагать взялось великое множество профессоров на всех континентах, субсидируемых не только военными ведомствами, но и гражданскими. Ни к чему особенному их умственные усилия, естественно, не привели (куда им до независимого Ле Бона), разве что взамен прежних лебоновских, понятных терминов были введены новые и непонятные, вычурность которых должна была, видимо, подчеркивать избранность профессорской касты (об ангажированных стаей идеологах — в другой части книги) и необходимости оплачивать их рассуждения.
