Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
– Почему ты такая маленькая?
– Я не маленькая, я скоро вырасту.
– У тебя бантики и платьице.
– Меня послали за молоком.
– Зачем обманывать? Ты мыла пол.
– Откуда ты знаешь?
– Я догадался.
– Ага.
– Ты мыла четырехэтажный коттедж, а Док наблюдал.
– И ты такой же, как и твой друг.
– Нет, я тебя не трону пальцем.
– Правда?
– Вот увидишь.
Луна их накрывала. И накрыла, соскальзывая. И Роман отпустил руль, закрыл глаза и, обернувшись… девочку поцеловал. И руль был теперь ни при чем, руль был самодостаточен и сам поворачивал вслед за фарой, которая неслась впереди мотоцикла и вырывала из темноты белое шоссе, налево или направо, поворот, стрелка, знак, и передачи переключались сами по себе, без левой ноги, осторожно притормаживая на поворотах, чтобы не расплескать, пока длилось, да, чтобы не расплескать…
– Мы еще встретимся?
– Конечно.
– Это же не просто так?
– Конечно, нет.
– Ты… ты такой смешной.
Остановился мотоциклетный стрекозиный кузнечик, светящиеся газовые пачки вспорхнули, из-под снятого шлема заиграли белые бантики. И в темноте замелькали белые носочки, как на пуантах, приблизилось время звезды и метро, и она исчезла в стеклянной светящейся, о, Беатриче, кто погружает тебя в извечное царство Гадеса? Роман был не педофил, нет, Роман не был гадом. И вот уже ожерелье светящихся, как он мчится один по ночной Москве, и Москва не кажется ему бессмысленной, несмотря на безупречное сияние витрин, на металлические манекены, толпящиеся в окнах первых и третьих этажей, как будто они, безусловно, вторые, вышли и смотрят, застыв, этажи, на странно, тихо и быстро скользящего Романа, счастливого Романа, как будто кто-то все еще рядом с ним, прижался к его спине, на узком заднем сидении «ямахи».
Вернувшись домой (осторожнее, не поскользнись! осколки зеркала звякнули и зловеще поползли, что надо бы было убрать), Роман почему-то решил выпить кефир, вероятно вспомнив, что друг его исчезнувший, дон Хренаро, тоже любил кефир. А потом лег головой на подушку, и были открыты глаза, в которых сама собой грезилась китаянка – как она шла по канату, натянутому между крышами, в стороны руки, и, балансируя. Розовенькие газовые пачки, белые бантики, и – может быть…
– Мы должны спуститься.
– Мы должны упасть?
– Нет, не упасть, а именно спуститься.
– Осторожно, по лестнице, чтобы не разбудить.
– Какая разница, кто кому снится, дон Мудон.
– Она же маленькая.
– Растут во сне.
– Совсем еще малышка.
– Не надевать ботинки.
– А это кто?
– Люцифер.
– Ух, как светится, как стеклянный.
– Не-не, не манекен.
– Фосфоресцирующий.
– Вот именно.
– Настоящий, с вниз головой.
– Ага, а не как с фабрики.
– Помнишь Рембо? Не король зла, а король, стоящий на своем животе.
– Цзинь!
– Осторожнее, не поскользнись.
Глава 5
Кефир и живопись
Тугим свинцом уже позвякивало серое утро, и тело из-под одеяла не хотело выползать. Роман проснулся или полупроснулся на этажах, и зазвенело опять, как разбитое зеркало. Роман подумал про то, что жена ушла, про то, что мать…
– Алло, это кто?
– Это ваш врач.
– А, это опять ты, Док, привет. Что так рано?
– Уже двенадцать, а ты все еще спишь.
– Ты же знаешь, я стараюсь не просыпаться.
– А у меня для тебя сюрприз, дружок.
– Какой еще, на хер, сюрприз? Мне хватило вчера Дебюсси.
– Ты меня неправильно понял. После нашего вчерашнего разговора я подумал, что дон Хренаро, может быть, и не… ну, ты понимаешь…
– Ах вот ты о чем.
– Ну, я тоже его любил. Нас же было три друга.
– Кто же были те, кто пришли вчера?
– Ну… они тоже друзья, но… сам понимаешь, не близкие.
– Чего ты хочешь?
– Я предлагаю найти.
– Кого?
– Дона Хренаро.
Роман помолчал. Реальность требует иногда молчания и в прерывании коммуникации появляется смысл.
– Лететь в Шанхай?
– Я оплачу. Ты же знаешь, у меня студия. Мы полетим вдвоем и будем искать.
– В Восточно-Китайском море?
– Если потребуется вертолет. Я оплачу вертолет.
– А если потребуется…
– Я оплачу корабль.
– Пьяный корабль, – ухмыльнулся Роман.
И Док тоже ухмыльнулся там, через эфир.
– Ну, так ты согласен?
Проснуться, проснуться, это был, конечно, уже не сон, уже Роман был словно бы сжат какой-то диаграммой, реальное предлагало ему себя, но зачем? Очередной теплоход ВТ с подвигом бутерброда? Но возвращаешься же к себе и только к себе, хотя это и есть – это «к себе» – всего лишь иллюзия. Он посмотрел на стулья с низкими спинками-ушами, на голубые обои стены, на неизбежное, надвигающееся… Как это сказал Ван Гог – я пишу не банальную стену убогой комнатушки, а бесконечность. Создаю простой, бесконечно интенсивный и богатый фон…
– Почему ты уверен, что я соглашусь?
– Конечно, – засмеялся через эфир Док.
И Роман увидел его лицо, как на киноэкране – просто американская восьмерка.
«Ну, да, все мы строим свою башню. У него сайты, фейсбук и собака, которую он спас. А я просто собачье говно».
– А я… а если я не соглашусь?
– Я всегда могу дать тебе заработать, если ты комплексуешь насчет баксов и так далее. Но… к чему нам лицемерить?
Размыкая тумблер коммуникаций, Роман помолчал опять. Реальность проваливалась… Крик панды, сломанная ветка, визг, и вот уже навалился зверь и бьется, блещет белым крыло, как волна, молчаливое свинцовое море. И ветер, только ветер. Как это у Рембо – я хотел бы сотворить себе деформированную душу?
– Хорошо, – сказал Роман. – Лицемерить не будем. И прокатимся за твой счет. Но запомни, если мы найдем дона Хренаро…
– Да, да, – заволновался через эфир Док, упругий эфир стал сжиматься и разжиматься, пустой, где ничего не было, ничего, что бы могло сжаться или разжаться, сжимающееся и разжимающееся бредящее бардо, великое и бессмысленное в своем ничтожестве, Док, конечно же, заволновался, Док. – Так на какое мы запланируем? На середину ноября?
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
