Книга Пока Фрейд спал. Энциклопедия человеческих пороков - Николай Никулин

Со стороны бестактный человек выглядит, конечно, забавно. Уже то, как он все делает несвоевременно, вызывает смех. Однако в силу отсутствия самоиронии бестактный человек не замечает своих недостатков, отлично находя их в других.

– Слушай, хочешь анекдот расскажу?

– Нет, спасибо.

– Ты весь такой угрюмый, давай я тебя развеселю!

– Спасибо, но не в этот раз.

– А ты, однако, мог бы получить номинацию на самого угрюмого сотрудника года!

– Может, потому, что я сейчас работаю?

– Или потому, что делаешь такой вид?

И как тут объяснить, что приставать к занятому человеку неприлично? Всему свое время. А он, шутник, даже и не желает с этим считаться.

Бестактность – это умение срывать маски с людей, когда наступает время их надевать. Не то чтобы в этом есть особый цинизм, просто иной раз человеку хочется побыть в своей роли. Серьезно, со значительностью, важностью и осознанностью. И тут вдруг из-за угла: «А король-то голый!» Да кто тебя спрашивал, умник? Это и так все знают, включая короля. Нет нужды об этом заявлять во всеуслышание на празднике голых королей. Не поймут.

Нетактичность не всегда связана с временем и местом. Иногда она проявляется в ситуациях, когда необходимо понимать контекст. Скажем, странно, когда самоироничный человек начинает подтрунивать над самим собой, а другой – вступает в диалог с целью над ним же посмеяться.

– А ты знаешь, что я вчера много проказничал?!

– Об этом уже знает весь отдел, страдающий от головной боли!

– Дорогой мой, неужели и тебя я чем-то задел?

– Хотя бы тем, что подошел ко мне со своей «новостью».

Выходит так, что шутят оба, но над одним человеком, что, прямо скажем, некрасиво.

Впрочем, нетактичный человек в последнюю очередь заботится о красоте своих поступков, ставя во главу угла исключительно свои интересы.

Поэт Владимир Маяковский, говорят, вел себя весьма нетактично по отношению к другим. Стихи-то сочинять он был мастак, а вот замечать настроения других – едва ли. Да и какое ему дело было до остальных?

Как писал Бунин в «Окаянных днях»: «Вчера был на собрании „Среды“. Много было „молодых“. Маяковский, державшийся, в общем, довольно пристойно, хотя все время с какой-то хамской независимостью, щеголявший стоеросовой прямотой суждений, был в мягкой рубахе без галстука и почему-то с поднятым воротником пиджака, как ходят плохо бритые личности, живущие в скверных номерах, по утрам в нужник».

Или вот описание его поведения на банкете, полного, по словам Бунина, «гомерического безобразия»:

«Я сидел с Горьким и финским художником Галленом. И начал Маяковский с того, что без всякого приглашения подошел к нам, вдвинул стул между нами и стал есть с наших тарелок и пить из наших бокалов. Галлен глядел на него во все глаза – так, как глядел бы он, вероятно, на лошадь, если бы ее, например, ввели в эту банкетную залу. Горький хохотал. Я отодвинулся. Маяковский это заметил:

– Вы меня очень ненавидите? – весело спросил он меня.

Я без всякого стеснения ответил, что нет: слишком было бы много чести ему. Он уже было раскрыл свой корытообразный рот, чтобы еще что-то спросить меня, но тут поднялся для официального тоста министр иностранных дел, и Маяковский кинулся к нему, к середине стола. А там он вскочил на стул и так похабно заорал что-то, что министр оцепенел». И ведь даже, чудак, не постеснялся важного человека! Хотя что там – важных людей на том мероприятии было предостаточно. Но разве Маяковского это когда-то смущало?

Или вот случай, который описывает Л. А. Евреинова:

«Был август месяц. У Страстного монастыря я села на трамвай, с трудом втиснувшись на переполненную до отказа площадку.

– Здравствуйте, Иконникова! – вдруг раздался громкий голос Маяковского. – Я узнал вас по вашему оперению. (На мне была надета шляпка с двумя крылышками по бокам.)

– Здравствуйте, – ответила я, отыскивая его глазами.

Проехали остановку.

– Перебирайтесь сюда в вагон, – крикнул Маяковский. – Угощу вас грушей. Во! Смотрите!

Я повернула голову. В высоко поднятой руке он держал большую зеленую грушу.

– Самая лучшая груша в Москве! – громогласно объявил он, привлекая внимание стоящих на площадке.

Я поблагодарила и отказалась.

– Да что вы краснеете, как печеное яблоко, – продолжал Маяковский (на площадке засмеялись), – не стесняйтесь, у меня есть еще одна.

Я отвернулась и стала смотреть в другую сторону.

– Дядя, который в фартуке, – снова раздался голос Маяковского, – посмотрите, что она взаправду рассердилась или так, только притворяется.

„Дядя“, стоявший за моей спиной, судя по белому фартуку – дворник, вытянув шею, заглянул мне в лицо и деловито доложил под новый взрыв смеха публики:

– Шибко осерчали».