Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
Сама же власть существует везде: и в религии, и в семье, и в любых повседневных отношениях. Конечно, в политике она принимает особую, устойчивую и организованную форму. Но и за пределами политики власть проявляется везде, где есть неравные позиции. И либо закрепляет их, поддерживает, либо, наоборот, приводит к уравнивающему состоянию. Взаимоотношения власти связаны с осуществлением воли одной стороны и принятием этой воли другой стороной. Причём принятие, обратите внимание, может быть как вынужденным, так и вполне добровольным. Вы ведь добровольно подчиняетесь тем законам, которые считаете разумными? И не только из страха наказания? По крайней мере я — да. Ожидая на переходе зелёного сигнала светофора, я это делаю не потому, что штрафа опасаюсь, и даже не потому, что боюсь переходить на красный сигнал и это опасно для жизни. Я просто представляю себе, какие последствия может повлечь нарушение этого простенького правила — и для меня, и для многих других людей. И считаю, что эти последствия не стоят сомнительной экономии тридцати секунд. Или другой пример: вспомните, как вы вели себя в школе на уроках. На каких-то бесились и всячески мешали учителю делать вид, что он делает свою работу. Он вам: «Двойку поставлю», а вы ему: «Да пожалуйста». Он вам: «Выгоню», а вы: «Да мне как раз пора». Что, не было? Да ладно, не скромничайте, любой мыслящий ребёнок должен был хулиганить хотя бы на одном из учебных предметов. А вот на другом уроке вы и сидели тихонько, и учителя слушали, и даже, страшно сказать, конспект вели. Почему? Потому что урок нравился, учителя уважали. Вот вам, смотрите, два основания власти, которые с принуждением не связаны: интерес и уважение. Благодаря им принуждения нет, а власть — есть. Именно поэтому она везде и проявляет себя, эта власть, что может опереться (даже одновременно) на самые разные основания, в том числе на договор, на который опирается власть демократическая.
Итак, политику мы воспринимаем как занятие, а власть — как отношения и связанные с ними ресурсы. Причём наиболее очевидными для нас ресурсами являются… личные качества властителя. Человека, обладающего властью. Кстати, задумайтесь на досуге, почему мы в разных случаях используем разные слова: «обладающий властью», «наделённый властью», «облечённый властью». Это ведь не случайно; язык достаточно строго нами управляет — да-да, именно он нами, а не мы им. Вам может казаться, что это вы выбираете один из разных синонимов, а на деле это он, синоним, втискивается в вашу речь. Был такой великий швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр, хорошо об этом деле всё объяснял. Да и последователи его, структуралисты, тоже молодцы, хотя и путаники. Вот присмотритесь: «обладающий властью» — это ведь тавтология, верно? Это то же, что сказать: «владеющий властью», масло масляное. А на деле нет, потому что слово «власть» в русском языке (и в сознании всех, для кого этот язык родной) давным-давно ушло от своего корня. Содержательно ушло. Власть — это вовсе не признак «владения», «собственности», как это было изначально. Поэтому ею самой можно обладать, владеть. Это возможно, если именно вы определяете, каким быть отношениям, в которых проявляется власть. Если вы их контролируете.
А вот в украинском языке «власть» — это «влада», а собственность — «власнисть». Властный в украинском — «владный», а собственный — «власный». Разница несущественная, и корень один. Видите, там этого отделения «власти» от «собственности» не произошло, там для «собственности» другого, «неполитического» слова не возникло. Почему? В немалой степени потому, что украинский язык не использовался для описания и оформления политики настолько сложной, чтобы власть в ней нельзя было свести к собственности. Архаичное, аграрное управление, отношения помещика с крепостными — это пожалуйста, тут в украинском языке (который тогда, в докапиталистические времена, ещё не отделился от русского) есть «влада» в сугубо феодальном понимании, напрямую связанная с «власнистью». Есть собственность — есть власть, здравствуй, феодал. А вот собственности, характерной для общества промышленного, индустриального, капиталистического, в украинском языке нет. Не нужна она в нём, поскольку в индустриальное общество украинский язык пришёл не сам, а был приведён за ручку развитым братиком, русским языком.
Вернёмся к нашему властителю. Он в российском политическом сознании в равной степени и «обладает» властью, и «наделён» ею. Одновременно. Становившиеся князьями военачальники брали власть в собственность благодаря своим победам как над врагами, так и над соперниками. Но в то же время этой властью их наделяли те, кто признавал их победы наибольшими по сравнению со всеми остальными. В обществе с организованной религией царь продолжал «обладать» властью по династическому статусу, по традиции — и «наделялся» ею богом. Помазанник и т. д. Наконец, после революции и потом в СССР властитель «брал» власть в партийной конкуренции, но и «наделялся» ею советским народом. Сначала — реально наделялся, потом — формально, но наделялся. И эта двойственность сыграла большую роль в том, что символическим аспектам власти, упрощённым и сведённым до одной-единственной личности, стали придавать большое значение. Я бы даже сказал — избыточное.
Объясню свою мысль. Сначала мы сводим всю власть к одному человеку. Да, на уровне символов, но этот нюанс мы легко забываем в нужных обстоятельствах. Итак, свели всё многообразие политики, все воплощения власти к персоне — и остановились на этом? Вовсе нет. Потому что теперь этот один всеохватный символ мы начинаем нагружать всем, чем вообще можно нагрузить символ. Ожиданиями. Претензиями. Требованиями. Ответственностью. Одобрением и осуждением. Абсолютно всем, что можно связать с властью.
Но только всё это мы «вешаем» не на реальную власть со всеми её средствами и возможностями. Не на сеть институтов, организаций, структур, не на партийные, силовые и судебные органы. Только на один символ. На личность-символ — или симво-личность, если вам по душе каламбуры. Соответственно, роль этой симво-личности на символическом уровне политики, в символических аспектах осуществления власти возрастает до предела. Становится, без преувеличения, главной ролью. Зачастую помимо воли самой личности: ведь когда на вершине нашего политического Эльбруса оказывается человек толковый (при всём моём скепсисе не такая уж это и редкость), он легко обнаруживает замаскированную ловушку. Нагружают всем подряд кого? Симво-личность, личность-символ. А вопрошают и карают в случае чего личность вполне конкретную и реальную. Такая вот символическая диалектика, чувствительно угрожающая отнюдь не символическому здоровью. И с одной стороны, симво-личности приписываются все заслуги политического руководства, если таковые имеются. В «петровской» России если кого мы и считаем «молодцом», так самого Петра; Великая у нас, опять же, Екатерина; в «сталинском» СССР главный спаситель Сталин и т. д. Все, кто подавал симво-личностям идеи, разрабатывал их и воплощал, остаются в тени, на периферии массового восприятия или по крайней мере рассматриваются как «приложение» к гению и отцу народов.
Но, с другой стороны, все шишки и проклятия за управление неэффективное, за неудачи и провалы также сыплются на одну-единственную симво-личность. И в результате Российскую империю теряет и разваливает лично Николай Второй со своим Распутиным, а в зловещем 37-м Сталин едва ли не собственноручно пытает и репрессирует миллионы жертв. Если симво-личность нужно оправдать, тогда приходит на помощь шаблон «доброго царя и злых бояр»: радетель-заботник ничего не знал о коварстве злонамеренного окружения, а то он бы им!.. Но оправдывают правителя на самом-то деле гораздо реже, чем наоборот: случаи, подобные царебожию некоторых неофитов российского гражданства, представляются клиническими и, соответственно, исключительными. А вот повесить на лидера всех собак за то, что он не оправдал изначально неправдоподобные ожидания, — это в порядке вещей. В лидеры не так часто приходят или выталкиваются совсем уж безмозглые люди; граждан соображающих среди них гораздо больше. И пусть того же Брежнева сверхинтеллектуалом не назовёшь, однако же и не дурак он был. И, будучи недураком, прекрасно понимал, чем грозит ему превращение в симво-личность, во что выльется навязываемое слияние «дорогого Леонида Ильича» с политикой и властью во всём их многообразии. Почему и отбивался от продолжения единоличного символизирования советской власти в меру здоровья. Отбивался, да не отбился: Политбюро настояло.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
