Со смертью матери эта восхитительная близость была утрачена. Позднее Виола пришла к выводу, что с того момента и в ее отце что-то умерло навеки.
Не прошло и трех лет с той поры, как она проводила на кладбище гроб с телом матери, как пришел черед отца.
Итак, у нее осталась только мачеха — женщина строгая, властная, невзлюбившая свою кроткую падчерицу с момента их первой встречи.
Виола была достаточно умна, чтобы понять простую истину — она олицетворяла в глазах мачехи те качества, которые та больше всего ненавидела в представительницах собственного пола.
Виола была кротка, робка и всегда готова переложить ответственность за принятие решений — в том числе касающихся лично ее — на кого-нибудь, кого считала умнее и мудрее себя.
Сразу после смерти матери таким человеком стал для нее отец, и Виола долго не могла понять, почему мачеха постоянно пытается заставить ее поступить вопреки воле или желаниям отца.
Только позднее девушка поняла, что в ней говорила простая ревность. Однако была в характере леди Брэндон и другая основополагающая черта — нежелание покориться, уступить мужчине, кто бы он ни был, даже если он является собственным мужем.
Она производила впечатление женщины, которая свысока относится ко всем без исключения мужчинам и отрицает их превосходство.
На самом деле была у леди Брэндон одна слабость — ей хотелось, чтобы мужчины видели в ней желанную женщину, и вместе с тем она презирала и ненавидела их лютой ненавистью, когда видела, что ее собственное безрассудное поведение их отталкивает.
Ей было уже за тридцать, когда она наконец вышла замуж. Предложение сэра Ричарда поступило весьма кстати, ибо молодая леди уже отчаялась когда-нибудь сыскать себе мужа.
Она была очень богата, но мужчины, которые были бы готовы жениться на ней ради ее денег, находили агрессивность Мейвис Селби, а также утомительную манеру постоянно навязывать им свою точку зрения по женскому вопросу весьма отталкивающими.
Впрочем, у нее хватило ума, став леди Брэндон, извлечь максимальную выгоду не только из близости своего мужа к королевскому двору, но и из его популярности.
Многие любили сэра Ричарда, и когда он женился, его друзья рассудили так — раз уж ему пришла в голову блажь взять в жену такую неприятную женщину, придется как-то с этим мириться.
Однако после смерти сэра Ричарда эта вынужденная доброжелательность по отношению к его жене начата быстро таять, как снег на весеннем солнце, хотя находились люди, которые — из уважения к ее покойному отцу — по-прежнему принимали у себя его дочь.
Виола хорошо понимала, хотя они тактично умалчивали об этом, что все друзья отца от души сочувствуют ей, вынужденной жить под одним кровом с такой мачехой.
Вообще-то, размышляла по пути к дому Виола, здесь, на Керзон-стрит, она не так сильно горюет об отце, как если бы они по-прежнему жили на Онслоу-сквер, в доме, где она когда-то была так несказанно счастлива.
Слуга, открывший Виоле дверь, на вопрос девушки ответил, что ее мачеха находится в гостиной. Ноги Виолы мгновенно словно налились свинцом, а сердце испуганно затрепетало. Она начала медленно подниматься по ступеням, чувствуя себя так, словно шла на эшафот.
Вытянутая в длину, чрезвычайно элегантная гостиная имела три окна, выходящие на улицу, и была обставлена самой модной мебелью. На стенах висело несколько весьма ценных картин — часть приданого леди Брэндон.
Однако всего этого Виола словно и не замечала. Ее испуганный взор был прикован лишь к мачехе, которая величественно восседала за столом в дальнем углу комнаты и была занята, как обычно, сочинением каких-то заметок и набросков очередной речи для предстоящих собраний суфражисток.
Услышав шаги падчерицы, леди Брэндон оторвалась от своей писанины и, устремив ледяной взор на робкую девушку, резко спросила:
— Ну? Как все прошло?
— Я… оставила бомбу там, где вы мне велели…
— Отлично! — энергично воскликнула леди Брэндон. — Поешь чего-нибудь и отправляйся спать. Если сообщения о взрыве появятся уже в утренних газетах, я устрою так, чтобы подозрение пало на тебя. И тогда тебя обязательно арестуют!
Виола, сделав над собой нечеловеческое усилие, рискнула возразить:
— Но… я не хочу, чтобы меня арестовали, мадре…
Это было испанское слово, выбранное самой леди Брэндон, когда стало ясно, что девочка наотрез отказывается называть ее «мамой» на родном языке.
— Не говори глупостей! — резко оборвала ее леди Брэндон. — В этом-то и состоит весь смысл — бомба, подложенная в дом заместителя министра, вызовет настоящий скандал.
— Не думаю, что папа был бы доволен, если бы узнал, что я замешана… в такого рода скандале… — попыталась возразить девушка.
Виола вся дрожала, произнося эти слова, но голос ее был тверд.
— Сэра Ричарда уже давно нет с нами, поэтому ни подтвердить, ни опровергнуть твое суждение не представляется возможным, — резко оборвала ее мачеха. — Следовательно, независимо от того, что сказал бы твой отец, будь он сейчас жив, ты поступишь так, как этого требую я!
— Но я не хочу садиться в тюрьму! — повторила Виола. — Позвольте мне лучше заплатить штраф…
Леди Брэндон поджала губы.
— Не думаю, что тебе будет предоставлен такой выбор, значит, нечего его и обсуждать, — снова не дала договорить она падчерице. — Если же ты всерьез решила опозорить меня в глазах друзей, не желая последовать их героическому примеру, я заставлю тебя поплатиться за это — но не штрафом, о нет! И вообще, за преступления такого рода предусмотрены более суровые наказания, штрафом тут не отделаешься!
В ее голосе чувствовалась явная угроза, и Виола смертельно побледнела.
Впрочем, она тут же сказала себе, что в данный момент спорить с мачехой не имеет никакого смысла — ведь на самом деле полиция ни о чем не узнает.
И Виола направилась к двери, считая, что разговор окончен, и желая поскорее очутиться в своей комнате.
Леди Брэндон посмотрела на падчерицу с нескрываемой неприязнью.
— Если ты собираешься ослушаться меня, Виола, — отчеканила она, — ты об этом очень пожалеешь! Тебе выпала великая честь — ;да-да, именно честь, я повторяю это слово! — принимать участие в великом крестовом походе женщин, равного которому еще не знала история! Ты должна быть благодарна за это, негодная девчонка! Виола ничего не ответила, а леди Брэндон, вконец потеряв самообладание, воскликнула:
— Да не стой же здесь, как столб, отправляйся лучше спать! Ты, Виола, являешься типичным примером того, как слабая женщина может стать послушной игрушкой в руках мужчины, бессловесной рабой, повинующейся любым ею прихотям!.. А теперь убирайся с глаз долой, пока ты окончательно не вывела меня из терпения!
Виола тут же вспомнила, что подобные чеканные фразы леди Брэндон частенько использовала в своих публичных выступлениях.
