Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
— Нет, у нас столько денег нету. Да и ты же знаешь, моя мама — моя бабушка… А можно я приду к тебе в гости? Покажешь, как ты живёшь?
— Да уж, беднота, беднота… В гости? Да ты что! Мама не разрешит, — опять наморщила носик Аллочка.
— Она что же, не разрешает тебе подружек домой приглашать?
— Подружек разрешает. Просто она не разрешает дружить с тобой.
— Почему? — опустив глаза, тихо спросила Надя.
— Ну, понимаешь… ты не нашего круга. У моих родителей положение знаешь какое? Им с кем попало дружить нельзя… да и мне тоже. Но ты же видишь, я все равно дружу с тобой…
По школьным коридорам разнеслась трель звонка. Надя спрыгнула со школьного подоконника и побежала в обратную от класса сторону.
— Надька! Урок же!!! Ты куда?
— В туалет! — бросила девочка и убежала.
Едва успев вскочить в туалет, Надя разрыдалась. Она сама не могла понять, почему плачет. Почему опять стало так больно в груди, так сдавило горло и стало трудно дышать.
«Ну, подумаешь, не только у Алки есть мама и папа. У нее тоже есть… и мама иногда такие вкусные котлеты жарит… И платье в прошлом году ей новое купили на день рождения, и форму с юбкой в складку, такую, как она хотела, и фартук белый с рюшами…»
Бедная девочка плакала и не могла остановиться. Горячие солёные капли выкатывались из глаз, стекали по щекам, падали на пол. Надя всхлипывала и вздрагивала, её стало трясти, как от холода.
Раздался звук открываемой двери, и в туалет вошла техничка со шваброй и ведром. Увидев заплаканную Надю, спросила:
— Чего, двойку получила? Не реви, исправишь… Ну, поругает мамка дома и простит… иди в класс. Урок начался давно.
— Не получала я двойки! И дома меня никто не заругает! И прощать меня никто не будет! Никому до меня нет дела! — с надрывом прокричала девочка и пулей вылетела из школьного туалета, оставив испуганную техничку в растерянности.
На следующий день Надя в школу не пришла. Портфель её так и остался лежать в парте. В 70-х годах XX века все дети младших и средних классов сидели за партами с откидывающейся половиной крышки стола, наклоненной под углом 45 градусов. Сидели по двое. Все парты были выкрашены в темно-зеленый цвет. Посредине было углубление для чернильницы, хотя все уже начали пользоваться прогрессивным нововведением — шариковыми ручками, которыми ученики оставляли на крышках парт послания. Записками типа «тут сидел Вася», «Юра + Лена = любовь» или «Ирка — дура», рисунками машинок и кукол пестрели парты во всех школах без исключения, рассказывая всему миру о любви Юры и Лены и об умственных способностях девочки по имени Ира. Надя сидела на последней парте. «Надька — синий чулок» — гласила крышка школьной мебели.
На следующий день после уроков классная руководительница 5-В класса Ольга Федоровна подозвала Аллу и спросила:
— Ты с Надей Ярош дружишь?
— Так… разговариваем иногда, — Аллочка отвернулась и презрительно пожала худенькими плечиками.
— Ты не знаешь, почему её в школе нет? Она заболела?
— Не знаю. У меня нет времени ходить и узнавать. Уроков много.
— Я хочу дать тебе пионерское поручение: сходи к Наде домой, отнеси ей портфель и узнай, что случилось? Я написала Наде в дневнике, чтобы её бабушка пришла в школу, но ты скажи Марии Ивановне, что я просила зайти, ладно?
— Ла-а-адно. Зайду, — нехотя протянула Алла, — странная она какая-то, эта Ярош…
Алла всем своим видом показывала, как ей не хочется идти к Наде домой, а уж тем более нести забытый ею портфель.
«Вот еще, должна ходить и носить портфели всяким нищенкам».
Но она была примерная пионерка, и поручение, которое ей даёт классная руководительница, выполнит.
Ольга Федоровна — мудрый и опытный педагог, строгий, но справедливый — работала в этой школе с начала своей педагогической карьеры. Невысокая и стройная, светлые волосы, заложенные в классическую «ракушку», небольшие очки в роговой оправе делали её похожей на типичную школьную учительницу того времени.
Она растила дочь одна. Муж оставил её ради молоденькой парикмахерши, которая не проводила столько времени со своими клиентами, сколько Ольга Федоровна — со своими учениками. Парикмахерша все свободное от работы время посвящала ему: стирала, мыла, готовила завтраки, обеды и ужины, ублажала, как могла. Учительница жалела Надю Ярош. Внешне в Надиной семье все выглядело нормально, но она чувствовала, что девочка страдает. Да и в классе её обижали. Дети жестоки. Часто не понимают, что творят.
«Надо будет поговорить с Марией Ивановной», — глубоко вздохнув, подумала Ольга Федоровна, — может, помощь какая нужна».
8
— Уф-ф-ф! Как же мне плохо!
Душа вылетела из тела двенадцатилетней Нади и опустилась на стол, стоящий рядом с диваном, на котором лежала девочка. Потом, взлетев над ней, потянулась. В теле ей почему-то все время хочется сжаться. Сделаться маленькой-премаленькой и спрятаться куда-нибудь подальше. Вот теперь она может расправиться и хорошенько рассмотреть саму Надю. Худенькая, темноволосая, ничем особым не выделяющаяся девочка. Непропорционально длинные ноги, как, собственно, у любого подростка, делали её фигурку неказистой. Личико миленькое. Высокий лоб. Маленький, чуть курносый нос и розовый «бантик» губ с немного опущенными вниз уголками, отчего казалось, что Надя на кого-то обиделась. На коже юношеские прыщи. Как и все подростки, она, втайне от бабушки, пыталась выдавливать их или замазывать тональным кремом, и от этого их становится только больше, но, в общем, девочка была симпатичной.
Душа огляделась вокруг. Обычная трехкомнатная хрущевка с проходной жилой комнатой, где Надя и жила. Спала она на стареньком диване, с которого уже свисали её длинные ноги. Бабушка с дедушкой давненько поговаривают о том, что надо бы купить диван побольше, но до этого никак не доходит очередь. Всегда находятся вещи более необходимые для приобретения. А вот сервант и секретер купили недавно. Поблескивая коричневой полировкой, они стояли у одной стены, как это было модно. В секретере виднелись несколько томиков Ф. Энгельса, В. Ленина и даже И. Сталина. Ведь Николай Гаврилович — член КПСС, ветеран войны. А также три-четыре книги и несколько журналов Uroda на польском языке (Мария Ивановна знала польский), несколько поваренных книг, книга по домоводству, «Анна Каренина» Льва Толстого и несколько детективов Агаты Кристи.
Зеркало задней стенки серванта отражало тщательно вымытую праздничную посуду, хрустальные рюмки и вазочки.
«А это что такое красное? Вроде бы в комнате ничего красного нет», — Душа оглянулась вокруг и вдруг поняла:
— А-а-а-ах!
Кроваво-красные разводы переливались в желтые, как небо во время заката.
«О ужас! Это же я! Что делать? Что делать? — она заметалась по комнате, пытаясь найти выход из нее. — Я не смогу, не смогу… Надо вернуться назад и объяснить Вершителям, что я не могу. Если дальше будет так продолжаться, я же сгорю, умру и вообще исчезну. Я не хочу… не хочу»…
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
