Книга Рецепты сотворения мира - Андрей Филимонов

«После хорошо проведенного с тобой дня мне море по колено – хорошо и светло. А когда ты мной недовольна – плохо. Повторяю, что всё будет зависеть только от тебя.

Я люблю больше всего свободу! Поэтому буду учиться, буду творить. Тебе еще придется писать в газету об архитекторе. Заранее обещаю тебе первое интервью. Согласна? Миленькая! Маленькая! За меня не беспокойся, я попал в обеденный перерыв у бога: до того, как я вышел от тебя, шел дождь, и только я вошел в казарму – пошел дождь. Это ты меня заколдовала».

Немного обидно, что забылись подробности этого хорошего дня. А ведь прошло всего три года. Что же дальше будет? Через тридцать лет? Страшно представить. Неужели останутся только слова на бумаге? Как это было? Лето, дождь, целовались, жадно пили быстрое время, пузырьки лопались на поверхности лужи, громко тикал будильник. Время кончилось, как всегда, не вовремя, стрелки показывали без десяти, он убежал за десять минут до конца увольнительной, она колдовала, чтобы он не опоздал, удаляясь, цокали его сапоги-скороходы. На бегу он искал слова, которые записал, вернувшись в казарму, и навсегда сохранил этот дождливый день во вселенной письма. Бог, явившись с обеденного перерыва, обнаружил во вселенной новый объект и покачал головой. Люди, люди, зачем вам бессмертие? Знали бы вы… эх! Зевнул и прилег отдохнуть. Над головой нависла тусклая бляха контролер. Галя предъявила студенческий. Чего такая довольная? Хочу родить ребенка хорошему парню. Нашла время! Точно, тетенька, вы правы – нашла. Это будущее время. Его много. Нам хватит до конца жизни, до скончания века. Остановку не проедь, дурочка. Ну да, глупая, ну и что? Вот Миша – умный. У него книги, стихи, заседания поэтической секции, советское информбюро. Он живет на Марсе, это красная планета, очень далеко от людей, около абсолютного нуля. Другое дело – Дима, который пишет теплые письма и строит воздушные замки. Но когда будет надо, он встанет на ноги. У них будет двое детей, мальчик и девочка. А жить они будут где угодно, кроме Иванова. Она еще не представляет, где они будут жить. «В Сибири», – подсказали изнутри мухоморы. «Почему в Сибири?» – удивилась Галя. Так надо, ответили мудрые внеклассовые грибы. Да? Ну и ладно! Это звучит романтично. На севере диком, в стране мехов, можно круглый год носить шкурки животных. У нее будет три шубки. Обезьянья белая, вроде той, что дедушка подарил на двенадцатилетие, продав корову, которую хотели забрать в колхоз, еще – голубая шубка из песца, а третья будет – горностай. Она их никогда не видела, но какое чудесное слово! Так приятно перебирать воображаемый гардероб, что даже неловко за себя перед своими паспортными данными. Через три месяца и три недели ей стукнет двадцать один год. Пора быть серьезной. Не выскакивать из метро вприпрыжку, размахивая чемоданом, вспоминая, как били фонтаны на площади, как было весело, идя на поезд или встречая кого-нибудь, на бегу зачерпнуть с поверхности воды пену и подбросить в воздух, чтобы радужные пузырьки разлетелись брызгами. Взрослые ругались и требовали вести себя прилично. Они никогда не говорили ничего другого. Приходилось вести себя прилично, вести себя за руку, с ненавистью к этой хорошей девочке, думая: вырасту и убью ее! И взрослых тоже, и тогда буду делать, что захочу! Ну вот, пожалуйста, выросла, но момент упущен, в небе невесело, фонтаны на военном положении, обезвожены, заплеваны прохожими, серые одинаковые лица, головы в кепках втянуты в плечи, молчаливая толпа, улица безъязыкая, словно марсиане нарядились людьми, а человеческий язык не выучили. Поэтому бегут молча. Куда они в такой спешке несут эти лица? Наверное, в утильсырье, сдавать на вес, по три копейки за килограмм.