Разрабатывать такую изменчивую почву невозможно, поэтому дельта имеет очень непривлекательный вид. На юго-востоке расположилась жалкая деревенька, находящаяся ниже уровня реки и даже моря. Деревня, если это поселение можно так назвать, состоит примерно из двадцати домиков. Почти все они пусты: желтая лихорадка унесла жизни практически всех жителей. Тропинками между хижинами служат доски или стволы деревьев, переброшенные через ил и воду, иначе не пройти — ноги тут же увязнут в песке и тине.
Однако стоит пароходу миновать это грустное место, как природа словно по мановению волшебной палочки расцветает: со всех сторон появляется пышная тропическая растительность, утомленный однообразием дельты глаз отдыхает на сплошной массе зелени всевозможных оттенков, испещренной пунцовыми и золотыми искрами. Отовсюду доносится чудесный аромат цветов, кругом щебечут птицы. То там, то тут виднеются роскошные виллы, окруженные сказочными садами, где разнообразные цветы и фрукты перемешиваются меж собой так, что не различить, на каком именно кусте или дереве они растут.
Затем взорам путешественников предстали богатые плантации, каждый год высылающие на европейские рынки миллионы тюков хлопка. Между ними особенно известна та, что расположена на левом берегу реки. При ней есть небольшая пристань, с которой всегда грузятся два-три парохода.
Эта плантация считалась самой богатой в Луизиане, она принадлежала Макдауэлу. Недалеко от реки тянулись длинные ряды строений, похожих на бараки. Это хижины негров, работавших на плантации. Дома самого владельца не видно. К вилле ведет длинная аллея, слегка поднимавшаяся в гору от берега Миссисипи и терявшаяся в роще из апельсиновых и лимонных деревьев. За рощей, высаженной для защиты жителей дома от палящего солнца и знойных южных ветров, скрывается прехорошенький замок. Его построил какой-то французский колонист, потому что строение было стиля Людовика XIII — с башенками по углам и полностью из красного кирпича. Только веранда, окружавшая дом, немного портила вид, но это с лихвой компенсировалось зеленью страстоцвета, густо обвивавшего колонны, и его ярко-пунцовыми цветами с белыми тычинками.
По веранде расхаживал маленький, проворный старичок. Он беспрестанно поворачивался то в ту, то в другую сторону, надевал, снимал и опять надевал перчатки, одним словом, выказывал сильное нетерпение. Это был владелец плантации Макдауэл. Он никак не мог примириться с простотой и непринужденностью американских нравов. Вот и сейчас, во фраке и белом галстуке, он ждал звонка к обеду, точно какой-нибудь английский вельможа, поджидающий гостей, чтобы вести их в столовую.
— А, наконец-то! — вскрикнул он, увидев приближавшуюся к нему молодую женщину в вечернем наряде. — Поздравляю, милая Сара, это платье сшито с большим вкусом.
— В самом деле? — жеманно ответила та. — А мне кажется, что я просто на себя не похожа.
— Признайся лучше, что хочешь вскружить гостям головы.
— О! Да не ревность ли это? Успокойся: баронет занят другим, а француз… Позволь своей жене считать, что его просто не существует. Человек, который всю жизнь только и делает, что рассматривает камни… Фи!
— Горный инженер, душа моя, — ответил старик. — Впрочем, ты вполне уверена, что господин Леконт действительно тот, за кого себя выдает?
— А кто же?
— Хе-хе-хе! — лукаво усмехнулся старик. — Увидим, увидим.
Он потирал себе руки. В эту минуту на противоположном конце веранды послышался сильный шум, но из-за колонны ничего не было видно. Какой-то мужчина раскатисто хохотал, а молодой, звонкий девичий голосок испуганно кричал:
— Остановите… ради бога, остановите его!
— Что такое, Гарри? — спросила подошедшая на шум миссис Макдауэл.
К ней бросилась чудесной красоты девушка. Ее прическа была растрепана, глаза горели, и сама она тяжело дышала.
— О, это ужасно! — сказала она. — Если бы вы знали… Ваш брат…
— Что же он сделал, милая Нэнси? — спросил мистер Макдауэл.
— Ах, папа! Он… он…
Девушка не смогла договорить и указала на увитую зеленью колонну. Над ней тревожно кружились две крохотные птицы, сверкая на солнце огненными горлышками и изумрудными крыльями.
— Ну, что же? Неужели эти бедные птички так напугали мою Нэнси? — сказал, улыбаясь, Макдауэл.
Молодой человек, ободренный этой улыбкой, засмеялся еще громче. Нэнси умоляюще поглядела на отца.
— Да вы посмотрите! — сказала она. — Ах, противный, он сейчас подползет к гнезду!..
Миссис Макдауэл быстрее разобралась, в чем дело. В свернутом листе страстоцвета было скрыто от посторонних глаз микроскопическое гнездышко птицы-мухи[1], сделанное из стебельков мха и выложенное легким пушком хлопка. В гнезде было три птенчика. К ним медленно полз огромный, с кулак величиной, паук-птицеед. Мать и отец отчаянно кричали, не имея возможности защитить своих крох. Мать, уцепившись за листок над гнездом, как щитом, прикрывала птенчиков своими крыльями. Отец с сердито поднятыми дыбом перьями уже не раз пробовал отогнать врага, но у него ничего не получалось. Эта неравная борьба крошечных птичек со страшным пауком, которая заставила бы сжалиться самое черствое сердце, в Гарри Палмере рождала лишь дьявольский смех.
Поняв, в чем дело, Макдауэл выхватил у молодого человека палку и разом убил паука. Пока старик всячески утешал дочь, показывая ей на хорошеньких птичек, успокоившихся и вернувшихся в гнездо, жена его выговаривала брату, отведя того на другой конец веранды.
— Гарри, ты непозволительно ведешь себя. Кто поверит, что тебе скоро двадцать четыре года?
— Уж и посмеяться нельзя! — возмутился Гарри. — Неужели ты думаешь, что мне тут весело? Скука смертная. Нет ничего забавного. Ах, да, впрочем, твой муж!..
— Молчи! Я тебя послала в Париж, чтобы ты получил достойное образование, а ты вернулся оттуда еще хуже, чем уехал.
Молодой человек надулся как избалованный ребенок.
— Ну, сестрица, не сердись, — сказал он, ласкаясь к ней.
— Поди прочь! Ты непозволительно ведешь себя, говорю тебе это еще раз, — сказала миссис Макдауэл.
Однако Гарри хорошо знал, что сестра никогда на него долго не сердится. Эта гордая, властолюбивая, зачастую заносчивая со всеми женщина была безвольна перед ним, как мать перед своим последним ребенком. Если она иногда и бранила Гарри, он легко завоевывал ее доверие какой-нибудь шуткой или веселым рассказом. На этот раз молодой человек принялся изображать известного в те времена комического актера. Мадам Макдауэл едва сдержала улыбку. Гарри казался ей очень умным.
— Злой мальчишка! — уже ласково сказала она.
— Объявляем перемирие? — спросил Гарри, обрадованный тем, как легко ему удалось вновь завоевать расположение сестры.
— Ступай оденься. У нас гости, а ты знаешь, мистер Макдауэл не любит, когда ты садишься за стол в жилетке.
