Книга Монголия - Эдуард Лимонов

Иркутск мне представился как город жёлтый, пыльный и старый. И ещё – город уютный.

Бросились в глаза и женщины города. Среди них добрая половина были высокие и смелые азиатки, с жёсткими длинными волосами. От гостиницы, где мы жили, мы добирались вдвоём с «Бородой», с единственным охранником, который прилетел со мной в Иркутск, и успели увидеть (уже в первый раз), что Иркутск другой, чем все сибирские города до него, если ехать из европейской России. Добирались мы туда, где нас должны были кормить.

По архитектуре старых зданий он был городом начала XIX века, городом декабристов. Здесь вроде расстреляли адмирала Колчака и барона Унгерна. Но азиатские девки притягивали внимание больше архитектуры. Мужик, даже если он азиат, его рассмотришь во вторую очередь, а женщина, если она азиатка, бросается в глаза тотчас. Впрочем, судя по росту и стройности, эти азиатские female были, скорее, полукровки, китайского типа лица были водружены на русские тела, которые выше китайских либо корейских каркасов.

Было жарко и, пока мы доходили до места проведения мероприятий нашего поэтического фестиваля, ботинки наши покрывались пылью. Витрины мы видели европейские, девки были азиатские, город выглядел экзотично.

Красноярск или Новосибирск ни в какое сравнение не шли, выглядели, я бы сказал, банальнее.

Названия только вот у главных улиц были советские почему-то, новые отцы города с 1991 года не посчитали нужным их сменить. Главные улицы крестом прорезающие город – ул. Карла Маркса и ул. Ленина.

В центре стоит монумент диковинному зверю: знаменитый иркутский «бабр», не бобр, но бабр, который зверь сказано было в старых источниках, порой приходил сюда из Китая, у статуи чешуйчатый хвост, а вообще под бабром подразумевали, скорее всего, давно исчезнувшего китайского тигра.

Иркутск построили вначале старинные полицейские московиты в виде острога. Эта манера цивилизовать территории деревянной крепостью, где в комплекте были казарма и тюрьма, характерна для ранней московитской цивилизации. Я их всех люблю, моих грубых и мрачных русских, но что было, то было, и что есть, то есть, – цивилизация изначально полицейско-церковная, да, собственно, такой и осталась. Сейчас в 2017-ом – опять главные опоры трона у нас – попы да омоновско-эмвэдешное начальство.

Первым каменным зданием в Иркутске построили «приказную избу». Чего же ещё могли соорудить. Но по-летнему оголённые черноволосые полукровки чудо как хороши в Иркутске всё равно, не взирая на полицейщину.

Когда отменили царскую монополию на экспорт пушнины, а это случилось в 1762 году при Екатерине II, но до Пугачёва, иркутские купцы дико разбогатели, все эти Сибирцевы и Шелеховы, поскольку стали гнать пушнину в Китай. На могильной плите Шелехова, основавшего Российско-Американскую компанию, выбиты строки Гаврилы Державина: «Не забывай, потомок, что Росс, твой предок, и на Востоке громок».

Когда пришли мы с Бородой (это – сильный тяжёлый краснолицый человек, москвич, учившийся в Высшей духовной академии, потом сбежавший оттуда, чтобы жениться на татарке и родить четверых детей) в бар-столовку в модном центре города, там уже сидели и ждали еды поэты.

Внимание привлёк явный монгол с головой как глобус. Он утверждал, что Чингиз-хан держал всех «вас» русских крепко в рабстве и т. д. и т. п. Дело в том, что если дальневосточный монгол или друг степей калмык или алтаец хочет эпатировать русских, то всегда возникает Чингиз-хан.

Я его слушал, этого, с головой-глобусом, и всё-таки, когда нам принесли суп-харчо, прервал его. Я сказал, что конники Чингиза, все эти бесчисленные тумены или тьмы, не могли добраться до России зимой с их табунами, ибо лошадям кушать было нечего. Это нереально, что орда это были не монголы, извини, парень, – это было войско Российской империи, предводительствуемое русскими ордынскими начальниками, а не монголами. Я, видите ли, был хорошо подготовлен чтением книг русских историков-ревизионистов.

Впоследствии с головой глобусом мы сдружились. Он оказался отличным оригинальным поэтом, сыном тоже поэта – «бурятского Пушкина», как он сам рекомендует отца. Глобус отзывается на имя Амарсана, а фамилия его Улзытуев. Летом он живет в Улан-Удэ и окрестностях, а зимой эпатирует в Москве интеллигенцию. Я уже давно не живу так как живут поэты, посему вижу Амарсану время от времени. Ну, конечно, он не дикарь никакой, только внешне диковат намеренно, он просвещён и начитан, но читает свои шекспировского напора стихотворения в манере горлового пения. Мы редко видимся, но видимся.

Иркутск, по которому мы бродили с Бородой, Ангара, по поросшим кустарником берегам мы бродили со стаей мускулистых местных нацболов, много мне дали. Я расширился духовно. Я расширился в эту жёлтую и чёрную стороны ламаизма, в неподвижное время, в котором сидишь как в маргарине и его можно резать на куски.

Колчака расстреляли на берегу речки Ушаковки, впадающей в Ангару, так же как и речка Иркут, от которой название города пошло. Расстреляли Колчака вместе с Виктором Пепеляевым, по-моему он был левым эсером и ему было 28 лет, и значился он председателем правительства у Колчака.

Ангара широкая, но в городе, скорее, мелкая, с отмелями и островами. Впечатления грандиозного от неё нет.

Да мне и Байкал показался водохранилищем. Меня не все природные явления потрясают.

Но вот как мы с Бородой желтый город декабристов пересекали и азиатскую пыль штанинами мели – очень помню. По Карла Маркса и по Ленина и мимо лошадок-каруселей. А потом за нами пьяный увязался. А я же параноик…