Воин эдур теперь двигался по жилым улицам. Рабы-летери называли такие деревни городами, но никто из жителей не видел нужды менять слово; они родились в деревне, деревней она и останется, пусть здесь проживали двадцать тысяч эдур и втрое больше летерийцев.
Усыпальницы Отца и его Любимой Дочери возвышались над жилыми домами – приподнятые платформы, окруженные священной рощей черных деревьев; поверхность каменных дисков была сплошь покрыта изображениями и письменами. Куральд Эмурланн непрестанно играл в круге деревьев, заставляя плясать по изображениям тени – магические эманации, разбуженные жертвоприношениями в сумерках.
Трулл Сэнгар вышел на аллею Колдуна, священное преддверие грандиозной цитадели, служившей одновременно храмом, дворцом и резиденцией колдуна-короля, Ханнана Мосага. Вдоль аллеи росли кедры с черной корой. Вплетенное чародейство пронизывало весь круг полуночных деревьев и сочилось сиянием, укрывая аллею мерцающим саваном.
В конце аллеи цитадель и землю укрывал частокол поменьше, тоже сложенный из бревен черного дерева, покрытых чародейскими знаками. Живые деревья образовывали туннель – постоянно затененный проход; он вел к пешеходному мостику, соединяющему берега канала, в котором плавала дюжина рейдовых баркасов – к’орфан. Мостик упирался в выложенную плитками площадь, окруженную казармами и хранилищами. Дальше стояли каменные, обшитые деревом большие дома благородных семей, связанных кровными узами с Ханнаном Мосагом; крыши с коньком из черного дерева были покрыты дранкой. Ряд резиденций аккуратно делился пополам продолжением аллеи – еще через один мост, до самой цитадели.
На площади тренировались воины; Трулл заметил высокую широкоплечую фигуру старшего брата, Фира, который вместе с полудюжиной помощников наблюдал за упражнениями с оружием. Трулла охватило сочувствие к молодым воинам. Он и сам настрадался от беспощадной критики брата за годы своего учения.
Кто-то поприветствовал его, и Трулл, обернувшись, увидел младшего брата, Рулада, и Мидика Буна. Они, похоже, проводили учебный поединок, а через мгновение Трулл понял причину их необычного рвения: на площади появилась Майен, нареченная Фира, с четырьмя подругами – видимо, по дороге на рынок, судя по дюжине сопровождавших их рабынь. Остановиться и понаблюдать внезапную, несомненно, импровизированную демонстрацию боевого искусства было необходимо, в соответствии со сложной системой правил ухаживания. Майен полагалось проявлять должное уважение ко всем братьям Фира.
И все же Трулл ощутил холодок тревоги. Желание Рулада щегольнуть мастерством перед женщиной, которая станет женой старшего брата, привело его на грань неприличия. А Фир, на взгляд Трулла, проявлял чрезмерную снисходительность, когда дело касалось Рулада.
Как и мы все.
Рулад явно взял верх над младшим противником в поединке, судя по его разрумянившемуся симпатичному лицу.
– Трулл! – крикнул он, взмахнув мечом. – Я уже пролил кровь сегодня и жажду пролить еще! Давай, стряхни ржавчину с меча на своем боку!
– В другой раз, брат, – отозвался Трулл. – Мне нужно безотлагательно поговорить с отцом.
Хотя Рулад улыбнулся вполне дружелюбно, Трулл и с десяти шагов разглядел торжествующий блеск в ясных серых глазах.
– Ну, значит, в другой раз. – Рулад напоследок взмахнул мечом, повернувшись к женщинам.
Но Майен уже поманила жестом сопровождающих, и они двинулись прочь.
Рулад открыл рот, чтобы сказать что-то вдогонку, однако Трулл опередил его:
– Брат, я приглашаю тебя пойти со мной. Новости, которые я несу отцу, необычайно важны, и я хотел бы, чтобы ты участвовал в обсуждении. – Такое предложение обычно получают только воины, чьи пояса отмечены многими битвами.
– Большая честь, Трулл, – ответил брат, убирая меч в ножны.
Оставив Мидика, который поглаживал ссадину от меча на запястье, Рулад присоединился к Труллу, и братья зашагали к большому дому семьи.
Снаружи стены были покрыты трофейными щитами – многие поблекли на солнце за долгие века. Широкая крыша держалась на китовых костях. Тотемы, захваченные у враждебных племен, образовывали беспорядочную арку над входом; связки шкур, кожаных бус, ракушек, когтей и клыков напоминали вытянутые птичьи гнезда.
Братья вошли в дом.
Прохладный воздух чуть горчил от дыма очага. В нишах вдоль стены, среди гобеленов и растянутых шкур, горели масляные лампы. В центре палаты, где прежде семья готовила пищу, еще стоял традиционный очаг, хотя теперь рабы трудились на кухнях снаружи дома, чтобы снизить опасность пожара. Мебель черного дерева разгораживала отдельные комнаты, не разделенные стенами. На крюках, вделанных в поперечные балки, висело разнообразное оружие – иногда из тех древних дней, когда искусство ковки железа было утеряно после исчезновения Отца Тени; грубая бронза была изъедена и исковеркана.
Сразу за очагом высился ствол живого черного дерева, из которого торчал под углом блестящий меч – чуть выше человеческого роста: настоящий эмурланнский меч, выкованный древним способом, который кузнецам еще предстоит открыть заново. Меч семьи Сэнгар, знак благородной крови; обычно такое оружие семьи привязывали к совсем молоденькому саженцу, и с веками меч скрывался, зарастая, в сердцевине дерева. Но это дерево, причудливо изогнувшись, вытолкнуло меч, выставив напоказ черное с серебряным отливом лезвие.
Братья, проходя, коснулись меча рукой.
Их мать, Урут, в окружении рабынь заканчивала родословный гобелен со сценами участия Сэнгаров в Объединительной войне. Погруженная в работу, она не подняла взгляда на проходящих сыновей.
Томад Сэнгар восседал с тремя другими благородными патриархами у игральной доски, изготовленной из громадного разлапистого рога лося; фигурки были вырезаны из кости и нефрита.
Трулл остановился, чуть не доходя до них, и положил ладонь на рукоять меча – это значило, что он принес вести безотлагательные и, возможно, опасные. За его спиной Рулад резко вздохнул.
Гости Томада, не поднимая глаз, разом встали, а сам Томад принялся собирать фигуры. Трое старейшин удалились в молчании, а Томад, отставив доску в сторону, сел.
Трулл присел напротив него.
– Приветствую, отец. Флот летерийцев убивает тюленей на лежбище Калача. Тюлени появились рано, и теперь их убивают. Я видел все собственными глазами и поспешил вернуться.
Томад кивнул.
– Значит, ты бежал три дня и две ночи.
– Пришлось.
– А страда летери в разгаре?
– Отец, к рассвету Дочь Менандор увидит набитые под завязку трюмы кораблей, и паруса, наполненные ветром, и кровавый след за каждым кораблем.
– А на их место придут другие! – прошипел Рулад.
Томад нахмурился на несдержанность младшего сына и выразил неодобрение следующими словами:
– Рулад, передай новости Ханнану Мосагу.
