Как только Реймонд закончил доклад, мы перешли к первому: пункту повестки дня — выборам директоров. Это была бы уникальная возможность для настоящей дискуссии, не будь мы ограничены 10 минутами на все про все.
Харизматичный францисканец Майкл Кросби[6] начал с вопроса по порядку ведения заседания, а закончил спором с Реймондом. Реймонд отделался отсылкой к законодательству Нью-Джерси и заявил: «Здесь я устанавливаю правила». Затем отдуваться пришлось председателю комитета по социально значимым вопросам Филу Липпинкотту. Его попросили рассказать, что сделано за прошедший год по проблеме глобального потепления. У Липпинкотта не было ни микрофона, ни желания что-то рассказывать, но за него ответил Реймонд, заявив, что вопрос глобального потепления входит в компетенцию совета директоров и совет в надлежащем порядке это вопрос рассмотрел, точка, конец дискуссии. Через час двадцать минут после того, как Реймонд объявил собрание открытым (ровно в 10:20, в Exxon время зря не теряют), мы перешли к следующим пунктам повестки, утверждению кандидатур аудиторов и одобрению программы поощрительных вознаграждений топ-менеджеров на 2003 год. Оба пункта не вызвали разногласий, что неудивительно.
После этого мы наконец добрались до девяти резолюций, которым повезло проскочить сквозь сито SEC. Когда очередь дошла до последней, моего предложения о разделении должностей генерального директора и председателя совета директоров, я встал и подошел к микрофону.
— В этот самый момент, — начал я, — лидеры великих держав собрались в Санкт-Петербурге на саммит «Большой семерки». Возможно, когда-нибудь они примут в свой круг новых участников, и, если так, на саммит вполне могут пригласить ExxonMobil, ибо сегодня ExxonMobil — двадцать первая по величине экономическая организация в мире. Но вы, господин председатель, менее стеснены в осуществлении вашей власти, чем любой из современных глав государств, и гораздо менее подотчетны, чем президенты, премьер-министры или канцлеры. Масштаб вашей деятельности глобален и охватывает не только экономику, но и политику. Масштаб вашей власти, господин председатель, — поистине имперский. Вы — император.
Когда я шел к своему месту, Реймонд что-то ворчал, но не похоже было, что сравнение с императором ему не понравилось. Сторонники и противники моей резолюции выступали, пока Реймонд, внимательно следивший за временем, снова не предоставил мне микрофон. Мое вступительное слово заняло 1 минуту 23 секунды; на заключение у меня оставалось, как напомнил пунктуальный, как всегда, Реймонд, 2 минуты и 37 секунд.
На этот раз я обращался непосредственно к совету директоров:
— Называя господина Реймонда «императором», я не иронизировал. Я воспользовался этим словом, чтобы обратить ваше внимание на подлинную проблему управления компанией ExxonMobil. Корпорация во многом напоминает государство. Совету директоров следует думать о ней в терминах, выработанных для государственной системы, и отказаться от попыток применения к компании прошлого делового опыта, который ExxonMobil уже переросла. Как американцы мы должны гордиться той заботой, с какой творцы нашей конституции создавали систему, в которой президент подотчетен конгрессу и Верховному суду. ExxonMobil — империя, и совету директоров нужно взять за образец политическую модель, чтобы создать систему сдержек и противовесов, которые ограничивали бы власть генерального директора. Господин Реймонд, если вам не нравятся мои слова, вините в этом только себя. Вы — жертва собственного успеха. И не забывайте, что у Наполеона был Талейран.
Желтый огонек загорелся, когда я уже закончил говорить. Я помню, что испытал радость оттого, что уложился в такое сжатое время. Потом я подумал: «О господи, они заставили меня мыслить так же, как они».
Часы оповестили об окончании собрания в тот самый момент, когда сестра Пэт Дейли[7] попросила Реймонда запротоколировать, что под его председательством творится фарс — ненужные ограничения свободы высказывания, грозная служба безопасности, зацикленность на минутной стрелке, очевидная — и небескорыстная — пристрастность некоторых выступавших по резолюциям.
Когда я вышел наружу, на улицу весеннего полуденного Далласа, в голове у меня вертелись эпизоды из русской истории — видимо, ассоциация на слово «император». Но видел я не дворцы и троны, а показательные судебные процессы 1930-х. Мы все играли роли, декламируя слова, которые нам диктовали наши кукловоды. Я чувствовал себя униженным — нет, грязным — из-за того, что участвовал в этом непотребстве.
Отдадим Exxon должное: компания не стеснялась год из года разыгрывать один и тот же избитый фарс. На таком же собрании, в том же самом месте 26 мая 2004 года казначей штата Мэн Дейл Маккормик, представлявший Пенсионный фонд штата, задал корпорации один вопрос. Последовавший диалог стоит того, чтобы воспроизвести его дословно, по видеозаписи Exxon.
Маккормик. Доброе утро, господин Реймонд. Я Дейл Маккормик, казначей «великого штата Мэн». (Аплодисменты.) О, я вижу, тут есть те, кто бывал в нашем штате — и приезжайте снова, пожалуйста! Я — институциональный инвестор. Я представляю многих институциональных инвесторов и хотел бы знать, присутствует ли здесь аудитор, чтобы я мог задать вопрос?
Реймонд. Господин Паттерсон, прямо перед вами.
Маккормик. Прекрасно. Здравствуйте, господин Паттерсон. Я хотел бы знать, какие резервы вы предусмотрели в финансовой отчетности на возмещение вреда, причиненного глобальным изменением климата? Изменение климата — это потенциальное обязательство компании, и я хотел бы знать, предусмотрены ли на балансе резервы на его покрытие?
Паттерсон. Внесение резервов в финансовую отчетность относится к компетенции руководства компании, и я не уверен, что уполномочен отвечать на ваш вопрос.
Маккормик. Спасибо. Могу ли я в таком случае задать этот вопрос господину Хоутону, который является председателем комитета по аудиту?
Реймонд. Не можете.
