Я сосредоточилась на обугленных останках, лежавших передо мной, и глубоко задышала. Этот день вовеки будут помнить как «день горящей рубашки», сказала я деревьям. Пластмассовые пуговицы не сгорели, но оплавились в огне; втаптывая их в землю, я заметила, что металлические наконечники воротника уцелели. Они были еще горячими и обожгли мне пальцы, когда я клала их в карман.
Когда я возвращала спички к плите, по всей моей коже побежали мурашки из-за того, что я сделала. Не хватало всего одной спички, а я наблюдала, как очертания Мика корчатся на земле. Несмотря на страх, это было прекрасно.
В тот вечер я увидела по телевизору богиню. Лицо у нее было выточено, как маска, как у японского воина, а ее тонкие, как у паука, конечности, бились о тело, когда она двигалась. Звали ее Сьюзи Сью, сообщила мне бегущая поперек экрана строка, она пела песню под названием «Дорогая Пруденс».
Я стояла и пожирала ее глазами. У меня не получалось воспроизвести популярный в школе образ: белоснежные спортивные штаны с тремя идеальными полосками, зелеными или красными; тонкая синтетическая куртка «Адидас», застегнутая точно до нужного места между грудями; кулон-сердечко, который можно было носить половинкой сердца или целым, в зависимости от романтического положения в настоящий момент. Эти драгоценности никогда не будут моими. Но Сьюзи выглядела так, словно сама все смастерила из пары старых занавесок. Это было достижимо.
Я снова прошерстила рабочую шкатулку Барбары. Выложила всю свою одежду на кровать. Я прорезала дыры и ушивала швы. Отпарывала воротники. Шила, и игла, казалось, летала у меня в руках.
Я начесала волосы, так, что они встали толстой черной короной, нарисовала черные линии вокруг глаз и превратила губы в темно-алый лук Купидона. Когда я отступила назад, чтобы осмотреть себя в зеркале целиком, у меня перехватило дыхание. Родимое пятно – оно теперь выглядело так, словно там и должно было быть. Словно так и было задумано, как будто это такая маска, сделанная специально для меня.
Я оглянулась в поисках Мальчика-тени, того, с темнотой вокруг рта, чтобы показаться ему. Он иногда появлялся примерно в это время, когда в воздухе начинает разливаться синева, и тучи грачей, стряхнув себя с деревьев, кружат в воздухе. Его силуэт обычно пересекал комнату и останавливался у окна, но сегодня его не было видно.
Внизу Мик, вернувшийся из паба, сделал себе сэндвич. Когда он увидел меня, сэндвич застыл на полпути до рта и хлеб отвис, так что внутри показался желтый сыр.
– Господи, вот теперь я точно все видел. У нас что сегодня, ночь страха? – Он взглянул на часы, делая вид, что проверяет календарь. – Хеллоуин, что ли?
Я пожала плечами, села напротив, сунула руку в карман и потерла наконечники воротника между большим и указательным пальцами. Они по-прежнему были теплыми, на этот раз не от огня, а от моего тела.
7
Тень
Руби.
Я тебя вижу.
Я смотрю, как ты играешь.
Как летают твои темные волосы. Иногда мне так хочется, чтобы ты пришла и осталась со мной, но потом я думаю: тебе не так уж долго обладать парой рук и ног. Лучше сохрани их, сколько сможешь, побегай. Я стараюсь не поддаваться жуткой зависти.
Бедные твои руки-ноги. Тот, кто делает им больно, говорят, когда-то любил цветы. Что ж, сейчас время цвести синякам. Они проклевываются на тебе повсюду. Иногда я пинаю его под зад за эту мысль – он, конечно, этого не чувствует.
Сегодня вечером я был с тобой. Я видел, как ты шила. Из-за опасности, которая тебе угрожает, я сперва подумал, «саван». Потом понял, что это вовсе не смертный наряд, что ты шьешь себе новые руки и ноги. Ты была так увлечена, что не заметила меня. Какая чудесная мысль, подумал я. Может, я себе тоже сошью?
Я присмотрелся и увидел: это всего лишь одежда, ты кроишь не новое тело, хотя ты была так сосредоточена, словно это оно и было. Я постарался не впасть в уныние. Иногда я захватывал иголку и помогал шить, тогда нитка летала. Лучше так, чем пытаться заговорить. У меня часто выходит скверно, голос кажется просто журчанием, будто в нем полно камней, и сквозь них бежит вода.
Дело в том, что каждый раз, когда тебя бьют, я вижу, как твой глаз растрескивается чуть больше – та щель, которая нас впускает, увеличивается. Каждый раз внутрь проскальзывает новая Тень, одна из таких Теней, как я. Ты взрослеешь, трещина становится все шире и шире. Боюсь, однажды она превратится в расселину, которая поглотит тебя всю. Мне страшно за тебя, Руби. Я видел, как близка ты была к смерти. Как она принюхивается и, крадучись, ходит вокруг тебя, когда начинают летать кулаки. Потом приходим мы, потерянные души, что затекают тебе в глаз, находим дорогу внутрь, как дождь в непрочное здание. Мы копошимся и снуем то внутрь, то наружу, как муравьи.
А еще иногда мне слишком сильно хочется снова ходить по земле.
Я ничего не могу с собой поделать. Я пожираю тебя глазами и думаю, каково было бы запрыгнуть внутрь и вышвырнуть тебя. Мучаюсь желанием. Я бы снова ощутил землю, ветер на щеке, мягкий дождь на веках. Я колочу по твоей подушке ночами, думая напугать тебя и заставить сбежать, чтобы забраться в брошенную скорлупку. Мне хочется схватить ее, эту одежду из плоти, которую ты носишь, и присвоить себе. Жить. Жить. Жить, жажду я.
Потом мне становится стыдно, и я уползаю. Думаю о том времени, когда ходил по земле, нося свою маленькую одежду из кожи и костей, от нее остались лишь беспорядочные кусочки. Я потерян. Я пытаюсь вспомнить побольше.
А пока я слежу.
Руби Флад. Я много что вижу в этом доме. Я вижу в кухне цветы. Лютики, которые ты собрала для Барбары, она поставила их в банку из-под варенья на столе. Ты не видишь, как она останавливается рядом, трогает их и улыбается. Как они озаряют ее путь в постель.
Пока я смотрю, как ты играешь. Надо набираться сил, раз есть возможность. Среди деревьев бормочут разные существа, они готовятся. Они не вечно будут сдерживаться.
8
Желтое платье
10 сентября 1983Когда появился Тень?
Он всегда был рядом. Иногда он делался плотен, как орех, и двигался быстро. Иногда плавал. Часто у меня получалось шептать ему на ухо, и он слушал. Потом исчезал на долгие недели, и я почти забывала его. Временами я думала: может, он мой близнец? Может, он выскользнул за мной из чрева, как черный послед, и никто не заметил. Да, Тень был всегда. Если он прыгнул в утробу со мной, то должен был расти рядом. Мы, наверное, делились секретами, лежа в темноте, шутили, хотя я пытаюсь это вспомнить – и не могу.
Я думала, что темнота вокруг его рта – это грязь или ил, сложно было понять.
Отчетливо я его помню с трех лет. Он сидел на полке и смотрел, как я рисую на стене восковыми мелками. Возможно, он лучше меня знал, как мне за это достанется. Возможно, поэтому он и появился в тот день.
