— Капитан, можно с вами поговорить?
Голос идет непонятно откуда. Айя оборачивается и видит, что за спиной у нее стоит старуха со шваброй. Креолка, неслышно подкравшаяся к ней через весь коридор, продолжает:
— Ты ведь и есть капитан Пюрви? Малышка Айя? Дочка Лайлы и Рахима?
Айя не знает, что раздражает ее сильнее — упоминание о ее детстве из уст женщины, которую она не узнает, или то, как эта уборщица лениво тянет слова. Она неопределенно кивает.
— Знаешь, Айя, детка, я часто вижусь с твоей матерью, — говорит креолка. — На крытом рынке в Сен-Поле, чуть не каждое утро. Вспоминаем прошлое, словно две старушки.
Айя улыбается.
— Слушаю вас…
Лемур не трогается с места. Креолка тоже. Ей некуда деваться.
— Наедине, — в конце концов произносит старуха.
— Хорошо, — соглашается Айя и поворачивается к Наиво.
Лемур возмущенно таращит глаза, шерсть на его висках и над глазами топорщится, и он неохотно уходит в конец коридора. Креолка со шваброй, похоже, не знает, как начать, Айя выжидает несколько секунд, потом опережает ее.
— Давно вы здесь?
— Тридцать лет и шесть месяцев, Айя, детка…
Айя вздыхает.
— Я говорю про сегодняшний день, мадам. Я имела в виду — «здесь, в этом коридоре».
Ева Мария улыбается, неторопливо смотрит на часы, потом отвечает:
— Четыре с половиной часа.
— Это много, да?
— Скажем, обычно на моем этаже бывает поспокойнее…
Айя оглядывает пол, стены, картины, окна — везде чисто, словно в больничном коридоре. Имя уборщицы вышито у нее на халате.
— Ева Мария, мне кажется, вы женщина здравомыслящая и толковая. Расскажите мне в точности, что произошло в вашем коридоре сегодня днем.
Старуха бесконечно долго пристраивает свою швабру у стены.
— Ну так вот, около четырех часов Наиво поднялся сюда вместе с ее мужем, чтобы отпереть тридцать восьмой номер. Там никого не было и…
Ева Мария поправляет косынку на курчавых волосах. Убирает под нее прядь за прядью. Айя снова начинает говорить, чтобы ускорить дело.
— Ева Мария, мы уже знаем, что Марсьяль Бельон поднялся сюда в четыре часа, а Лиана Бельон — часом раньше, около трех. Меня интересует, что произошло за этот час. Если вы все время оставались в коридоре, вы не могли не видеть, как мадам Бельон вышла из своего номера.
Ева Мария углядела на ближайшем к ней стекле невидимое пятнышко и целую вечность вытирает его уголком бирюзовой тряпки, потом наконец отвечает:
— Людей-то между тремя и четырьмя часами по моему коридору немало прошло… Только не эта блондинка…
Как обухом по голове.
— Что вы говорите? — почти орет на нее Айя. — Лиана Бельон не выходила из своего номера?
Ева Мария, довольная произведенным впечатлением, медленно складывает тряпку вчетверо. Ничего не скажешь — мастер саспенса, ей бы детективы писать.
— Муж поднимался сюда.
— Да, часом позже, я в курсе.
— Нет, не тогда, намного раньше. Примерно четверть часа спустя после того, как поднялась жена…
Еще один мощный удар, на этот раз под дых.
— Вы… вы в этом уверены?
— Да-да, Айя, детка, можешь на меня положиться, никто не пройдет по моему коридору так, чтобы я его не заметила.
— Я в этом не сомневаюсь, Ева Мария. Продолжайте…
Ева Мария с подозрением косится на Наиво. Лемур топчется у лифта. Креолка немного понижает голос.
— Он вошел в комнату. Я сначала-то подумала, что он хотел немного побаловаться с женой. Это было время сиесты, ты же понимаешь, что я имею в виду, Айя, детка. Малышка осталась внизу с друзьями. Муж вышел из номера несколько минут спустя, минут десять прошло, не больше. Он подошел ко мне. И попросил об услуге.
Айя смотрит на свое отражение в оконном стекле. Ее синий взгляд теряется среди ярких бликов на воде расположенного четырьмя метрами ниже бассейна.
— Об услуге?
Ева Мария бесконечно долго поворачивается к тележке, на которой лежат щетки, стоят моющие средства и мусорное ведро.
— Да, об услуге. Он спросил, можно ли ему на время взять мою тележку. Не эту, а большую, ту, на которую я складываю постельное белье и полотенца. Пустую. Он вошел с ней в комнату, две минуты спустя вышел оттуда, направился к лифту… и пропал из виду. Свою тележку я нашла внизу, в подвальном этаже, рядом со стоянкой. Это может показаться тебе странным, Айя, детка… Но здесь клиентам ни в чем не отказывают.
Капитан Пюрви дрожащей рукой оперлась о подоконник.
— А он объяснил вам, за каким чертом ему понадобилась бельевая тележка?
— Знаешь, Айя, детка, здесь еще и вопросы клиентам задавать не принято. La lang na pwin le zo…[10]
Айя кусает губы.
— Еще кто-нибудь входил в номер, выходил в коридор во второй половине дня?
— Никто! Можешь мне поверить, Айя, детка, красотка из тридцать восьмого номера оттуда так и не вышла.
Почему бы, в самом деле, не поверить Еве Марии?
— Ваша… ваша тележка для белья, она… какого она размера?
Ева Мария словно бы призадумалась.
— Чтобы ты могла себе это представить, там написано, что на нее можно погрузить восемьдесят килограммов белья. Я понимаю, куда ты клонишь, Айя, детка. Между нами говоря, я бы сильно удивилась, если бы оказалось, что та блондиночка в купальнике весила больше половины этого.
Ева Мария выискивает взглядом другие невидимые пылинки, Айя тем временем смотрит вниз. В саду при гостинице сейчас человек двадцать, не больше, они разговаривают, пьют, ждут, пока скроется солнце. Айя ищет глазами Марсьяля Бельона — он сидит на высоком стуле под фонарем, на коленях у него девочка лет шести.
Его жена так и не вышла из номера…
Наиво сказал, там были следы борьбы. Пятна крови.
Утешительное предположение, что красотка сбежала с любовником, заметно потускнело…
Лемур, должно быть, заметил, что разговор закончился, и двинулся по коридору с ключами в руке. Придется объяснить и ему, и директору отеля, что программа изменилась. Арману Зюттору это не понравится… Вещи, разбросанные по номеру 38, вполне могут оказаться вещественными доказательствами преступления. Айя смотрит на часы. Хорошо бы заняться отпечатками пальцев, следами крови и ДНК, сделать все, что полагается в таких случаях. Сегодня же вечером.
