Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Мы осторожно закурили, приоткрыв дверь, и тут же услышали голоса. Дилижанс, стоя посреди двора, о чём-то выспрашивал Курагина, тот лебезил, только задницу ему не лизал.
— Так кто же кого из них тащил? — допытывался Дилижанс.
— А шут их знает, Корней Аркадьевич. Коновалу разве можно верить? Он вечно пьян.
— Говорю же, сука! — не вытерпел Коновал и рванулся в дверь, но я его удержал.
— Если Китаец, откуда в нём силы взялись? Тощий, как гвоздь.
— Красавчик, конечно. Не сомневайтесь, Корней Аркадьевич. Красавчик — бугай вон какой!
— Не скажи. Желторожий — мужик жилистый.
— Мартышка и есть мартышка… Лучше б сдох! Нам теперь в нем надобности никакой, не до пароходов…
— Ты о чем, старик?
— Может, я шепну Чаре, ведьме нашей?
— Это как?
— Назад, на тот свет, возвернёт. Она легка на руку, лишь прикажите.
— Отравить, что ли?
— И не заметит никто. Уснёт желторожий, и все концы.
— Ах ты, чёрт! — Дилижанс задохнулся дымом. — Чего городишь, старый хрыч?
— Как скажете…
— Они ж это?.. Герои! Теперь они мне знаешь как нужны? Братва только о них трёп и ведёт! Это ж какой пример нашим молодцам! Урки про них сказки такие разведут!..
— Эти умеют…
— Ты газетки-то читаешь, старик?
— Газетки? — хихикнул Прохор. — Зачем они нам. Жива была моя бабка, сходила с ума, а мне не до них.
— Перековывать тебя надо! — захохотал Дилижанс. — Товарищи повсюду о чистке заговорили, нам об этом тоже следует подумать. А что? В ногу со временем поспевать надо. Я их по-свойски наградить думал.
— Без этого не обойтись.
— Орлы-то наши, знаешь, как своим подвигом Ваську подняли?
— Василия Евлампиевича?
— Читал бы газетки, не спрашивал. Вот, послушай, — он захрустел бумагой, — «…за ликвидацию банды атамана Бороды, длительное время свирепствовавшей близ города и грабившей обозы рыбопромышленников, представлены к почётным грамотам»… — он прервался, прокашлялся. — Это лишнее. Вот: «…сам атаман коварным и обманным способом проник в ряды нашей Красной милиции, поэтому долгое время был неуловим и ему удавалось вершить свои чёрные дела»… — Дилижанс поперхнулся, сплюнул, кашлянул, прочищая горло, сипловато пожаловался. — Всё у этих газетчиков в одной куче, пока до главного доберёшься… Вот: «Своей энергией, повседневным упорным трудом товарищ Турин честно выполнял все задания Советского Правительства, чем оправдал высокое звание Красного Пинкертона».
— Кого, кого?
— Уровень повышай, старик, — захохотал Дилижанс. — Вот тебе и Васька-божок! От самого товарища Полякова ему поздравления! Большой человек в губисполкоме! У них это, знаешь!.. — Он крякнул и продолжил: — «…Крепче держи Красное Знамя Труда, товарищ! Пусть оно ярко горит назло капиталистам и на великую радость пролетариям Земного Шара!» Но то бумага. А Василия нашего ещё и по службе продвинули. Теперь он ого-го!
— Вона, значит, куда дотянулся…
— Вознёсся, старик. Вознёсся. — Дилижанс высморкался. — А за тех двоих молодцов теперь ты в ответе. И ведьме своей скажи, чтоб ни-ни!
— Да упаси Бог! Я что же… Как вами велено будет.
— Через неделю чтоб оба на ногах были. А встанут — ко мне.
Хлопнула калитка во дворе. Коновал затушил окурки и свой, и мой в собственной огромной лапище, бережно перетащил меня на сеновал.
— Так, — потрепал он меня за волосы, — Красные пинкертоны, значит…
Развернулся и ушёл.
Тем закончилась наша встреча с Китайцем, впрочем, что я мелю, так началось наше дальнейшее содружество.
VI
Не надо большого ума догадаться, что последовало дальше. Вонючка, новая шестёрка Панкрата, утром уже рассвистел, что Китайца увезли из «Белого лебедя». Взялись за него якобы настоящие сыскари из уголовки. Прикид следовал очевидный: моего дружка будут раскручивать на убийство Голопуза, а на всякий случай подвесят с дюжину дохлых кражонок, числящихся нераскрытыми, или какой-нибудь гоп-стоп[4] завалящий. Это нормально, значит, назад из конторы раньше недели его не возвернут.
Раз меня оставили в покое сыскари, смекал я, местными разборками в камере займётся сам Панкрат. Я у него теперь, как кость в горле. Вонючку ко мне он уже приставил, тот мозолит глаза, отрабатывает усердно, но я пока сдерживаюсь.
Панкрату, конечно, также понадобится время подыскать заплечных дел мастеров, чтобы толково и без хлопот посадить меня на перо[5]. Закавыка у него серьёзная, рассуждал я, уныло хлебая обеденную баланду и карауля из-под бровей каждого подозрительного из сокамерников. В этой своре отчаянных урок, желающих заработать на моей шкуре, достаточно, но одноногий подыскивал таких, чтоб без промаха. Поэтому я тоже с интересом прикидывал охотников по свою душу. Набиралось с пяток, реальных отмежёвывалось мною трое: Халява — уж больно он в деньгах нуждался, проигрывая в карты, задолжал многим. Ловок с финкой управляться, как-то по злобе метнул заточку в Ваньку Крысу, обвинив того в мухлеже при раздаче, пол-уха ему отхватил, а железяка, пролетев метра два, впилась в стену чуть ни на четверть. Вот это удар так удар: стенка не деревянная, а каменная! Халява завалит за один взмах, если не уследить, уворачиваться поздно будет. Он поджар и ловок на ноги, не ходит, а стелется полусогнувшись, словно лиса в курятнике, и звука шагов не слыхать.
Второй, без всяких сомнений, Валет. Черноусому брюнету с былой белогвардейской статью на балах с дамочками танцевать, а он в задрипанной шинели на нарах прохлаждается. Но главное — его глаза, в них запала такая идиотская печаль, что лучше не заглядывать. Поговаривали, он с придурью, был на фронте в Первую мировую контужен, не обошлось и без лечебницы для психбольных. Но не все верили: после Гражданской многие лепили горбатого, напуская на себя разного. Псих этот был опасен непредсказуемостью. Ну и третий — Дантист. Про натуру его нетрудно догадаться. Кличка подчёркивала его увлечённость: изощрён в жестокостях и пытках. Просто садист. Он прославился ещё в банде Ворона, кости которого давно сгнили. Рассказывали, что Дантист и своих провинившихся не щадил. Кочевал из одной кодлы в другую, вожаки брали его на роль палача. Редкая профессия, но нужная…
Конечно, к тем дням, о которых рассказ ведётся, Дантист постарел, сетовали, пыл не тот и прыти поубавилось, однако смельчака открыто сказать это не находилось.
Глаз на ушлую троицу я положил не зря, Панкрат с некоторых пор приблизил их к себе, снизошёл староста, так сказать, до личного общения. Наблюдая, я убедился, что одноногий ведёт с ними тайные переговоры.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
