– Здравствуйте! – Полицейский сразу почему-то подошел к Диме. – Старший сержант Рудько. Что тут происходит?
– Вот эта, в одном сапоге, – Дима показал на девушку, – упала на дорогу. Прямо мне под колеса.
– Ушибы есть?
– Я ее не зацепил, но вообще-то не знаю, с ней невозможно разговаривать. Я просил ее не вставать, пока скорая не приедет, но она – видите!
Девушка стряхивала грязь с белого свитера.
– Гражданка, что происходит? – крикнул Рудько.
– Ничего! – Девушка скомкала свитер и направилась к сумке.
– Это ваши вещи?
– Мои.
– Как они здесь оказались?
– Оказались – и все!
– Тэ-экс… Ваши документы.
– Если найду.
– Где найдете?
– Вот здесь! – она развела руками.
Подошел второй полицейский.
– Ее вещи вылетели из окна, – подала голос женщина с колбасой. – Я как раз дорогу переходила и все видела.
– Из какого окна? – спросил второй полицейский, с любопытством оглядывая добротную пятиэтажку.
– Вон из того, на четвертом этаже, – женщина показала на окно, – второй подъезд, от лифта направо. Я живу в этом доме, в третьем подъезде.
– Вот что, Сердюк, – сказал Рудько, – иди в квартиру и выясни, что там произошло.
Сердюк вернулся минут через пятнадцать с женщиной в короткой куртке, лосинах и сапогах на шпильке. Под мышкой она держала злобно тявкающую собачонку с алым бантом на мохнатой голове.
– Товарищ старший сержант, вот паспорт этой, в одном сапоге, – сказал Сердюк, протягивая паспорт, – она работает домработницей у гражданки Федченко и живет у нее.
Старший сержант взял паспорт.
– Вы гражданка Федченко?
– Да.
– Это мой паспорт! – воскликнула девушка, держась на расстоянии.
– Да, ваш. Тэ-экс… – Полицейский полистал документ. – Шумейко Катерина… Родилась восьмого декабря тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. – Он перевернул странички. – Вы из Луганской области?
– Да, из Луганской.
– Беженка?
– Да, беженка.
– А документ где?
– Он с паспортом лежал.
– Почему не принесли удостоверение беженца? – спросил он у Федченко.
– А я что, видела его?
– Оно там же, в ящике! – Шумейко злобно пялилась на хозяйку, будто хотела испепелить ее взглядом.
– Я не видела. И вы мне про него не сказали.
– А вы сами не понимаете?! – Рудько повернулся к Шумейко. – Где вы живете, гражданка Шумейко?
– В Бердичеве. А вообще, живу там, где работаю.
– Ваши документы! – Рудько посмотрел на собаковладелицу.
Дамочка вынула из кармана куртки права.
– Тэ-экс… – Старший сержант качнулся на каблуках. – Так что произошло, гражданка Федченко?
– Понятия не имею!
Рудько приподнял брови:
– Значит, получается, что ваша домработница выбросила свои вещи в окно и убежала?
Федченко кивнула.
– А деньги и документы забыла?
Федченко закивала мелко и часто, как болванчик.
– И вы никак не отреагировали?
– А как я должна была реагировать?
– Вызвать полицию, скорую. Шумейко беженка, у нее мог быть нервный срыв. А если бы она вслед за вещами? А?
– Что? У меня нервный срыв?! – воскликнула Шумейко. – Это у нее не все дома!
Рудько примирительно взмахнул рукой:
– Гражданка Шумейко, успокойтесь, мы все выясним.
– Может, меня спросите? Я такой же человек, как она! Или беженцы не люди?
Рудько поправил шапку.
– Хорошо, говорите. Так что произошло? – Он поднял брови, и теперь у него был вид внимательно слушающего человека.
– Она выпила кофе и попросила меня погадать на кофейной гуще, – сказала Шумейко.
– Вы что, гадалка?
– Ну, не знаю… У меня получается.
– Что получается?
– Угадывать получается! А что еще?
– И что вы угадали сегодня утром?
– Я сказала, что муж ей изменяет. Она выхватила чашку и разбила. А потом стала кричать и выбросила мои вещи в окно. И меня вытолкала!
Федченко дико вращала глазами:
– Муж изменяет?! Дура ты неотесанная! Он меня обожает!
– Так чего вы каждый день гадаете?! Ваш обожатель ко мне клинья подбивал, к Ирке с третьего этажа…
– Ах ты сука! Надо же, такую змеюку в дом пустила!
Собачка взвизгнула и цапнула хозяйку за руку. Хозяйка дала собаке по ушам, и та зарычала.
Девушка хотела еще что-то сказать, но ойкнула, пошатнулась и начала оседать на снег. Дима успел подхватить ее под мышки. Худая, невысокого роста, она оказалась не такой уж легкой.
– Она симулирует, – заявила собаковладелица. – Она так уже делала. Мужчина, вы испачкались, бросьте ее, – посоветовала она Диме.
– Помолчите! – прикрикнул полицейский на дамочку. – Вот что, Федченко, для начала составим протокол, а потом будем выяснять, кто симулирует, а кто – нет.
– Какой еще протокол?
– Как какой? Вы вещи Шумейко выбросили?
– Ничего я не выбрасывала!
– Выбрасывала! – вмешалась женщина с колбасой. – Я видела.
– И можете подтвердить в суде? – спросил Рудько.
– Еще как могу!
– Ай-яй-яй! – запричитала Федченко. – Ну, времена! Что, будешь на соседку наговаривать?!
– Вы мне не тыкайте! Наговаривать не буду, а вот правду скажу.
– И не стыдно?
– Нет, не стыдно. Вы со мной никогда не здоровались, а теперь вдруг признали? С каких дел?
– Прекратите! – Рудько поднял руку.
– Товарищ старший сержант, – заюлила собаковладелица (если бы у нее был хвост, в эту минуту он точно отвалился бы). – Не надо никакого протокола.
Послышались звуки сирены – это была скорая. Все повернули головы на дорогу, и из потока машин с каким-то особым шиком, будто шла не по дороге, а по волнам, выскользнула новенькая карета скорой и, грациозно обогнув стоящий троллейбус, остановилась прямо перед машиной Хованского. Из нее выскочили двое медработников.
– Сюда! – крикнул Дима.
Они подбежали трусцой и взяли девушку под руки.
– Что с ней? – спросил тот, что постарше, озабоченно вглядываясь в лицо Шумейко.
