– Эштон, – говорит Коган. – Фамилия владельца – Эштон. В архиве нашлась бумажная таблица, его фамилия там указана.
– Эштон. Ага. И все?
– Ну, кое-что еще есть. Мелочь, но странная.
– Чувак, не тяни кота за хвост. Говори уже.
– Фамилию Эштон внесли в список семнадцатого сентября 1975 года. Видимо, именно тогда в доме и установили сигнализацию. Но в той бумаге от руки написана еще одна дата. И крестик. А фамилия вычеркнута. – Коган выразительно молчит. – Похоже, что владелец умер ровно через два дня после того, как переехал туда.
– Странно. – Габриэль смотрит на проплывающий мимо дом с величественными колоннами. Номер «67».
– И это еще не все, – восторженно сообщает Коган. – С тех пор этот дом, похоже, пустует.
– Что?! С 1975-го? Почти тридцать пять лет же прошло!
– Прикинь!
– Что за псих позволит роскошному особняку в этом квартале пустовать тридцать три года? У Эштона не было наследников?
– Понятия не имею. В документах ничего не написано.
– А сигнализация? Какая сигнализация сможет исправно работать столько лет?
– Понятия не имею, – повторяет Коган. – Я в таких штуках не разбираюсь. Даже не знаю, какая модель там стоит. До сегодняшнего дня данные по этому дому в моей системе не всплывали.
– Так, давай еще раз, чтобы я чего-то не упустил, – растягивая слова, произносит Габриэль. – Сигнализация была отключена тридцать три года, и именно сегодня она вдруг включается и сразу срабатывает?
– Я даже не знаю, выключали ли ее. Судя по реакции Саркова, владелец дома все еще наш клиент. Но с тех пор, как я работаю на фирме, а это все-таки девять лет, сигнализацию там точно не настраивали. Не говоря уже о том, чтобы она срабатывала.
– И кто, по-твоему, ее включил? Призрак?
– Может, она все-таки сломалась…
– Хм… – Габриэль вытягивает шею. Справа в темноте виднеются открытые ворота. На воротном столбе висит потрепанная табличка «107». – Я на месте, так что до связи. Позже перезвоню.
– Договорились. И передавай привет старине Эштону, если поймаешь его на привиденческих делишках, – хихикает Коган.
Габриэль убирает мобильный, сворачивает к открытым воротам, минует воротные столбы и проезжает по гравийной дорожке, поросшей сорняками.
В этом особняке никто не жил почти тридцать пять лет, а ворота открыты настежь?
Гравий хрустит под колесами. Разросшиеся кусты и темные сосны скрывают фахверковый фасад особняка с вычурными эркерами, по бокам жмутся две башенки. Особняк немного похож на увеличившийся в размерах ведьмин домик. От земли веет сыростью. Над входом вращается красная мигалка сигнализации, ее лучи пронзают туман.
«Проклятый дом с привидениями», – думает Габриэль.
Как и всегда, стоя перед зданием, куда ему предстоит войти, он думает о подвале, о том, как выглядит ведущая туда лестница. По спине у него бегут мурашки. Мужчина смотрит на крышу дома.
Особняк очень старый, а в старых зданиях оборудование, выключающее сигнализацию, обычно установлено в подвале.
Глава 3
Берлин, 1 сентября, 23: 22
Лиз с трудом проталкивается к выходу из битком набитого бара. Доктор Роберт Буг, директор отдела новостей канала TV2, стоит у барной стойки и даже не думает подвинуться, когда Лиз проходит мимо. Ей приходится протискиваться мимо него. Буг ухмыляется, подается назад и словно невзначай касается ее груди.
– Ну-ка, ну-ка, кто тут у нас? Наша королева журналистики, – мурлычет он, беззастенчиво разглядывая ее. – Разве ты не собиралась прислать мне сценарий своего нового документального фильма?
«Я тебе что-то пришлю, только если другие каналы мне откажут», – думает Лиз.
– Я все еще на этапе сбора материала, – натянуто улыбается она.
Учитывая, что всего пару минут назад ей пришлось выслушивать, какие интриги плетет Буг, вся эта ситуация оказывается еще омерзительнее.
Распахнув дверь, она выходит на свежий воздух. Над мокрым асфальтом стелется туман, вода течет по желобам в ливнестоки. Дверь за ней захлопывается, и шум «Линуса» стихает. Неоновая вывеска над входом в бар заливает Лиз оранжевым светом, а фонари у входа – желтоватым. Чистилище, да и только.
На мгновение Лиз закрывает глаза и жадно вдыхает сырой воздух. Ветер треплет ее рыжие кудри, кончики завитков едва касаются плеч. Волосы у нее торчат во все стороны, упрямо топорщатся, словно утром, едва проснувшись, она закрепила их лаком. Упорядоченный хаос. Она наслаждается прохладным ветерком. В баре было жарко и душно, там все провонялось. В последнее время Лиз обращает внимание на запахи, которые раньше не замечала: пот, дешевые дезодоранты, застоявшийся табачный дым, кисловатая нотка кофе в дыхании. Запах посторонних людей преследует ее, и она ничего не может с этим поделать.
Невольно она думает о Габриэле, о том, как замечательно пахнет его кожа, хотя он и не пользуется туалетной водой, которую она ему подарила, – впрочем, он вообще не пользуется туалетной водой. Она чувствует, как начинает возбуждаться, и торопится отогнать от себя эту мысль, отбросить разочарование от последнего телефонного разговора с ним.
Лиз оглядывается, смотрит на кафе. Через застекленные окна просматривается барная стойка, и Лиз кажется, что она видит в толпе мясистые щеки Буга и каштановую копну его волос. Мистер Новости. Она переходит в рабочий режим. «Интереснейшие истории всегда подстерегают тебя там, где ты их не ждешь, – думает она. – Например, поздним вечером в мужском туалете».
Там омерзительно воняло мочой, но, в отличие от переполненной дамской уборной, было безлюдно. Отвращение – вещь относительная. А ее желание сходить в туалет – абсолютная. Не в последнюю очередь из-за ее состояния. Когда Лиз распахнула дверь в мужской туалет, одна фифочка из очереди посмотрела на нее, как на полоумную. Лиз был знаком этот взгляд. Она ненавидела такие взгляды. Именно так на нее смотрела мать и младшая сестра, красотка Шарлотта. С точки зрения матери, Лиз всегда все делала неправильно, в отличие от Шарлотты. И когда сестра вышла замуж за английского титулованного богача и начала щеголять в модных шляпках, приходя поглазеть на скачки на ипподроме «Аскот», все стало еще хуже.
Лиз зашла в мужской туалет, призывая чуму на голову мерзкой фифочки, – ну, если не чуму, то хотя бы пусть помучается от столь же невыносимо переполненного мочевого пузыря. В это трудно было поверить, но уже сейчас в ее животе становилось все меньше места.
Дверь уборной захлопнулась за ее спиной, превратив гам забегаловки в тихий гомон. Окинув взглядом выкрашенные в грязно-желтый цвет стены, Лиз выбрала кабинку почище и заперлась там.
Вскоре шум опять стал громче – кто-то вошел в туалет. Она сразу узнала Буга по голосу, грязной пеной взметнувшемуся над волной галдежа. Очевидно, ему нужно было тихое место, чтобы поговорить по телефону.
