Я снова сглатываю, понимая, что он прав. Я веду себя глупо,по-дурацки, отвлекаюсь на несущественное.
«К тому же... — Деймен переходит на мысленную речь, потомучто в классе появляется учитель, мистер Робине, — я всегда любил только тебя.Неужели этого недостаточно?»
Он прикасается к моему виску большим пальцем руки, затянутойв перчатку, и показывает мне — глаза в глаза — мои прежние воплощения.Девочка-служанка во Франции, дочь пуританина в Новой Англии, легкомысленнаясветская дама из Британии, вдохновившая живописца муза с роскошными рыжимикудрями...
Деймен только улыбается, и взгляд его теплеет. Он показываетмне обрывки той жизни: наша встреча на открытии художественной галереи вАмстердаме, первый поцелуй поблизости от галереи той же ночью. Одни только романтическиемоменты. Деймен обходит стороной мою смерть — она всегда неизменно приходилараньше, чем мы успевали развить наши отношения.
Увидев эти прекрасные мгновения, в которых раскрывается егобесконечная любовь, я заглядываю в глаза Деймена и мысленно отвечаю на еговопрос: «Конечно, достаточно. И всегда было достаточно».
Наконец-то я признала настоящую правду: я боюсь, что емунадоест всего лишь держаться за руки сквозь перчатку да обниматься мысленно, ион найдет себе нормальную девушку с безопасной ДНК.
Деймен приподнимает мой подбородок затянутыми в черную кожупальцами и мысленно прижимает меня к себе — так тепло, так надежно, такуспокаивающе, что мои страхи рассеиваются.
— Вот и хорошо. С этим решили. Теперь насчет Романа...
Глава 4
Пока иду на историю, я пытаюсь понять, кого тяжелее будетвновь увидеть: Романа или мистера Муньоса? Ни с тем, ни с другим я невстречалась с прошлой пятницы, когда мой мир рухнул. Несомненно, с каждым изних мы расстались довольно необычно. Тогда я была сентиментальной и позволила мистеруМуньосу догадаться о моих способностях экстрасенса — а я этого никогда не делаю.А еще посоветовала ему назначить свидание моей тете Сабине, в чем уже начинаювсерьез раскаиваться.
Расставание с Романом, пожалуй, еще краше. Я тогда егоударила, целясь кулаком в пупочную чакру, чтобы не просто убить, а совсем егоуничтожить. И ведь уничтожила бы, да только задохнулась от ярости, и он успелувернуться. Сейчас я понимаю, что это, наверное, к лучшему, но до сих пор нанего зла. Может, еще раз попытаюсь...
Нет, не буду я пытаться. И не потому, что Деймен весь уроклитературы телепатически читал мне мораль на тему: месть — не решение проблемы,карма — единственная справедливая сила в мире, и так далее, и тому подобное.Просто неправильно это. Пусть Роман подло меня обманул и я никогда в жизнибольше ни в чем ему не поверю, а все-таки нет у меня права его убивать. Пустьон ужасный негодяй и вообще подонок, я не вправе...
— Привет, моя нахальная обезьянка!
Он возникает рядом со мной — растрепанные белокурые волосы,голубые как море глаза, ослепительно белые зубы. Ленивым жестом вытягиваетсильную загорелую руку поперек двери, загораживая мне проход.
И все, готово дело. Фальшивый мурлыкающий британский акцентцарапает по нервам, от похабного взгляда мурашки по коже, и такое искушение егоубить...
Нет, не буду.
Я обещала Деймену, что сумею вытерпеть следующий урок, невпадая в крайности.
— Ну, расскажи мне, Эвер, как прошли выходные? Сладкомиловались с Дейменом? Ему повезло... пережить вашу встречу?
Я стискиваю кулаки и, разом забыв, что дала слово неприбегать к насилию, представляю себе, как будет выглядеть Роман, когда от негоостанется только шикарная одежда и кучка праха.
— Если ты не послушала моего совета и устроила этомудревнему динозавру скачки с препятствиями, прими мои искренние соболезнования.— Роман смотрит мне в глаза и прибавляет, интимно понизив голос: — Не волнуйся,одна ты не останешься. Как только закончится траур, я буду счастлив занятьопустевшее местечко.
Я сосредоточенно дышу: вдох, выдох, — и смотрю на загорелуюмускулистую руку, перегородившую вход. Хватило бы одного хорошего приема каратэ,чтобы переломить ее надвое.
— Черт возьми, даже если ты сдержалась и он остался в живых,только скажи, и я буду с тобой. — Роман, ухмыляясь, беспардонно шарит взглядомпо моему телу. — Да ты не спеши, подумай хорошенько. Уверяю тебя, я умеюждать... В отличие от Деймена. Рано или поздно ты все равно ко мне придешь.
— От тебя мне нужно только одно. — Я прищуриваюсь так, что вглазах все расплывается. — А именно оставь меня в покое!
— Увы, дорогая, не получится, — смеется Роман, бесстыжеразглядывая меня и качая головой. — Поверь, тебе нужно гораздо больше!.. Нуничего, я подожду. А вот за Деймена я беспокоюсь. И тебе бы не мешало о нем побеспокоиться.Насколько я успел его узнать за шесть столетий, он нетерпелив. Наш гедонист непривык дожидаться.
Я проглатываю комок в горле, изо всех сил стараясь сохранитьспокойствие. Внушаю себе не поддаваться! Роман хорошо изучил мои болевые точкии умеет безошибочно ударить. Только этим, можно сказать, и занимается.
— Эвер, он старался соблюдать приличия: каждый раз —траурная лента на рукаве, безутешная скорбь на похоронах... Но, поверь мне, неуспеют его подошвы мохом обрасти, а он уже снова в поиске. Готов утешиться чемпопало... Или, точнее сказать, кем попало. Признавать, конечно, неприятно, но ясвидетель: Деймен никого не ждет. А тебя он точно никогда не ждал.
Я делаю глубокий вдох и стараюсь наполнить сознаниеприятными словами, музыкой, непосильными математическими уравнениями — чемугодно, лишь бы заглушить слова, острыми стрелами нацеленные в мое сердце.
— Точно тебе говорю, я своими глазами видел! — Улыбаясь,Роман вдруг переходит на развязное произношение кокни [1]и тут же возвращается к нормальной речи. — Трина тоже видела, и это разбило ейсердце. Хотя в отличие от меня и, подозреваю, в отличие от тебя она любилабезоглядно, без всяких условий. Всегда готова была принять его, не задаваявопросов. А ты, скажем прямо, никогда такого не сделаешь.
— Неправда! — кричу я. Голос у меня охрипший, словно я ссамого утра им не пользовалась. — Я приняла Деймена с самой первой нашейвстречи, он всегда был моим, я...
Умолкаю, сообразив, что лучше было промолчать. Бессмысленноввязываться в спор.
— Извини, дорогая, ты ошибаешься. Никогда он твоим не был.Пара невинных поцелуев, разок подержался за потную ладошку... — Он смотрит наменя с издевкой. — Эвер, ты всерьез считаешь, что такой жадный, самовлюбленныйтип способен довольствоваться жалкими крохами? В течение четырехсот лет, нибольше ни меньше?
