— Посмотри, правда, удачная подделка под старину?
— Это не подделка. XIX век, отличная работа, — сказал Алан, даже не взяв вазу в руки.
Тори хмыкнула и вернулась в комнату, где бережно поставила драгоценную вазу на каминную полку. Алан вошел вслед за ней и стоял в дверях, испытующе глядя на девушку. Тори, обернувшись, с удивлением заметила выражение какой-то детской беззащитности, мелькнувшее на этом на редкость мужественном лице.
— Теперь я тебе верю, — мягко сказала она. — А почему ты не хотел говорить? По-моему, это удивительно интересно и необычно. Изучать прошлое, по осколкам собирать ушедшую культуру, воссоздавая жизнь, которой нет уже тысячи лет.
— Ты действительно так думаешь? Большинство людей, которых я встречал, считают, что это невероятно скучно. Часы монотонной работы, которая лишь изредка может увенчаться некоторым успехом. Жизнь в палатках, в пыли, из еды — одни консервы, не считая экзотических и небезопасных для непривычного желудка блюд, которыми потчуют аборигены...
— Ну и как звали женщину, которая считала твою работу скучной и неинтересной? — проницательно спросила Тори, снова заметив на его лице выражение обиды и беззащитности.
Удивленно взглянув на нее, Алан вдруг облегченно рассмеялся.
— Ты все правильно поняла, малы... Тори. Клянусь, я больше никогда не буду называть тебя малышкой! Ее звали Лайза. А до нее так считали мои родители.
— А Филин?
— Филип, как и ты, все понимал правильно. Чтобы отвлечь от меня внимание родителей, мой младший братишка добровольно взял на себя роль «гордости семьи». Послушно стал лучшим спортсменом колледжа, усердно занимался науками и т.д. Короче, принял огонь на себя, дав мне возможность заниматься любимой археологией. В конце концов от меня отстали. Филип, между прочим, весьма преуспел в жизни. Он сейчас — управляющий целой сети банков. Собственно, этот его коттедж в окрестностях Хантингтона — дань детству, каприз, можно сказать. Они с Анджелой обожают городок нашего детства. Ну вот. А я... стал тем, кем стал.
— Интересно, с чего это началось? Как тебе пришло в голову заняться таким редким делом? — с искренней заинтересованностью спросила Тори.
Алан как-то неуловимо изменился, сняв маску весельчака. Конечно, он был в этой роли необыкновенно привлекателен с этой своей озорной мальчишеской улыбкой и прищуром зеленых глаз. Но серьезный Алан стал Тори чем-то ближе. Он молчал в задумчивости, и это молчание как будто объединяло их. Тори даже показалось, что они уже были когда-то знакомы. Давно, очень давно...
— Знаешь, — наконец сказал он, — мне все время казалось... и сейчас кажется, что я потерял что-то там, в прошлом. Что-то очень дорогое. И должен это найти.
Тори вдруг вспомнила, что и она не раз испытывала нечто подобное. Ей почему-то стало немного тревожно и захотелось вернуться к той легкой болтовне, которая положила начало их знакомству. Тори тряхнула головой, скидывая наваждение, и весело спросила:
— А полеты над пустыней? Тоже выдумка?
— Нет, это хобби. Хочешь полетать со мной?
— Непременно. Только сначала вымою посуду.
— О'кей, я тебе помогу.
И они дружно отправились в кухню. Тори сняла с крючка фартук в красно-белую клеточку, принадлежавший Анджеле, и попыталась приспособить его к своей фигуре. Это оказалось не так-то просто. Зато у Алана все получалось очень ловко. Он перехватил у нее завязки фартука, сложил передник почти вдвое, обернул им тонкую талию девушки, завязал сзади бант и деловито провел руками по ее бедрам, разглаживая ткань. Это прикосновение неожиданно породило в теле и душе Тори целую гамму ощущений и чувств. Горячая волна окатила бедра вслед за руками мужчины, а потом что-то сладко пронзило ее от горла до паха. Ей захотелось одновременно заплакать и засмеяться, обнять его и ударить. Что такое, Господи? Что этот парень с ней делает?! Проще всего было привычно разозлиться. Тори резко обернулась и гневно посмотрела ему в лицо.
— Никогда больше не смей ко мне так прикасаться! Если не хочешь, чтобы тебя отсюда выгнали раз и навсегда, лучше забудь, что я имею отношение к женскому полу. Я — не женщина! Мужчина ничего не может мне дать, кроме боли и отвращения. Такая уж я уродилась. Понятно?!
Изумление сменилось на лице Алана состраданием.
— Ну и как звали того мужчину, который внушил тебе, что любовь — это боль и отвращение? — мягко спросил он, перефразировав ее слова.
Тори неожиданно для себя разрыдалась, вдруг вспомнив все унижения, весь ужас своего недолгого замужества. Она так горько, взахлеб плакала, уткнувшись лицом в кухонное полотенце, что Алан все же решился осторожно обнять ее за плечи и погладить по голове, как ребенка. Тори не противилась. Так утешал ее папа. Может быть именно таких, нежных и бережных, объятий ждала она поначалу от Джордана — юная влюбленная Тори, в которой еще не пробудилось женское томление. Но все случилось иначе.
Глава 3
Джордан
Тори познакомилась с Джорданом на собственном вернисаже. Вообще-то это была выставка работ ее отца — знаменитого скульптора Джереми Грейхема, которого называли американским Микеланджело. Но два зала были отведены под картины еще никому не известной художницы Виктории Грейхем. Тогда Тори впервые выставила серию портретов — и поразила публику. Странно, ей казалось, что она совсем не разбирается в людях, но глаз художницы каким-то таинственным образом улавливал самую сущность человека, чей портрет она писала. О выставке заговорили, имя Тори за несколько дней стало известным.
Шел третий или четвертый день вернисажа. Тори, оживленная как в прежние времена, находилась в центре внимания. Ее подходили поздравить не только друзья и коллеги отца, но и ее приятели и приятельницы по колледжу, которые, казалось, давно исчезли из ее жизни. И она после долгого затворничества радовалась этим лицам, этому дружелюбию, этому искреннему восхищению. И тут одна из прежних подруг подвела к ней нового посетителя. Тори взглянула на него, и у нее на миг перехватило дыхание.
Джордан занимался рекламным бизнесом. Этот высокий смуглый брюнет с яркими синими глазами и белозубой улыбкой выглядел так, словно сам сошел с рекламного плаката. Трудно даже представить себе более красивого и обаятельного парня, чем Джордан, — так считали его многочисленные поклонницы. Одна из них пригласила его на модный вернисаж, и ему вдруг показалось лестным познакомиться с художницей, чьи работы расхваливал весь город. Сам он не имел никакого отношения к искусству и никаких талантов, если не считать удивительной внешности и способности делать деньги.
Он подходил к Тори с некоторым внутренним трепетом. Невысокая девушка в джинсах и свободном сиреневом свитере весело болтала с окружающими ее почитателями и казалась стильной и уверенной. Но когда его представили виновнице торжества и она подняла на него глаза, этот покоритель женских сердец мигом успокоился и внутренне усмехнулся. В глазах Тори он увидел восхищение и растерянность — чувства, которые испытывала чуть не каждая женщина при виде его красоты и обворожительной улыбки. Малышка на крючке! — самодовольно подумал он. А глазищи-то сиреневые, под цвет свитера. Пожалуй, стоит заняться.
