Миссис Кертис осеклась и нахмурилась, глядя на Хилду.
— Вы сказали, что вы опекун девочки. Но почему, Хилда? Понимаю, вы были Флоре почти сестрой, но почему все-таки вы, а не дедушка и бабушка? Или тети и дяди?
— Когда Флоре было девять лет, ее мать погибла во время пожара. Флора никогда не знала ни своего отца, ни дедушку и бабушку. Понимаете, мать Флоры порвала с родителями и подростком сбежала в Лондон. Она не была замужем, когда родилась Флора. Поэтому у Петл и нет близких родственников, на данный момент у нее есть только я.
— Понятно. А вы сами, дорогая? Вы замужем?
— Нет.
На лице миссис Кертис появилось задумчивое выражение.
— Значит… вы собрались в одиночку воспитывать маленькую Петл?
— Да, в одиночку, если придется, миссис Кертис. Но я бы предпочла, чтобы мне помогли. У меня тоже нет родственников. Моя мать погибла во время того же пожара, что и мать Флоры. И тоже была матерью-одиночкой, сбежавшей из дома.
Хилда не стала упоминать о том, что и ее мать, и мать Флоры были проститутками. Лучше умолчать об этой постыдной стороне их жизни, ведь миссис Кертис могла придерживаться распространенной среди благонравных леди точки зрения, что распутство передается по наследству.
— Когда социальные работники не смогли отыскать родственников, которые пожелали бы забрать нас к себе, меня и Флору отдали в приют, — как бы между прочим сообщила Хилда.
— Боже мой, бедняжки!
— Мы выжили, миссис Кертис. Теперь вам должно быть ясно, насколько мы с Флорой были близки. Поэтому она доверила мне заботу о своей дочери, и я намерена сделать для девочки все, что смогу. Не хочу, чтобы Петл воспитывалась в приюте, как мы, в бедности, без родительской любви и заботы.
— Об этом не беспокойтесь, дорогая. Я готова помочь и ей, и вам. И Бертолд поможет, я поговорю с ним. Можете твердо рассчитывать на это! Прошу вас, пойдемте в дом, и вы расскажете мне абсолютно все. И будет хорошо, если вы дождетесь Бертолда, чтобы мы все обсудили в семейном кругу.
— Так ваш сын живет с вами? — изумилась Хилда.
— Да.
— Удивительно!
— Если вы думаете, что он маменькин сынок, то это не так. Его решение жить со мной было чисто практическим, а не сентиментальным.
— Послушайте, я вовсе не считаю Бертолда маменькиным сынком. Но вряд ли ему понравится, когда он, вернувшись домой, обнаружит здесь меня. Может, вы хотя бы позвоните ему на работу и предупредите?
— Ни в коем случае! Нет! — решительно воспротивилась миссис Кертис. — Судя по вашему рассказу, он не заслужил учтивого обхождения. А кроме того, в пятницу его лучше не отрывать от работы. Я уже звонила сегодня, и он разговаривал со мной довольно сухо. Кстати, хорошо, что я вспомнила, надо позвонить Алексис и отменить приглашение на сегодняшний ужин.
— Надеюсь, это не из-за меня, — промолвила Хилда, а сама подумала: кто такая Алексис? Подруга миссис Кертис? Или Бертолда?
Миссис Кертис как-то странно улыбнулась.
— Вовсе нет, дорогая. Она вдова, моя подруга. Может прийти в любой другой день. Я ведь тоже вдова, так что, увы, у маленькой Петл не будет дедушки. Но зато буду я, не так ли, моя маленькая? — Миссис Кертис склонилась над ребенком. — Так, дорогая, забирайте коляску, а я понесу Петл. Выпьем чаю и поболтаем. А потом в оставшееся до возвращения с работы Бертолда время поедем в магазин, купим Петл какую-нибудь одежду. Не возражаете?
— О нет… конечно.
Изумленная Хилда с помощью миссис Кертис втащила коляску по ступеням и последовала за хозяйкой в дом. Она не ошиблась, предположив, что у этой женщины добрая душа, и вместе с тем миссис Кертис была энергичной и решительной. Непонятно, как у доброй и чувствительной женщины мог родиться такой сынок, как Бертолд Кертис.
Бертолд Кертис…
Хилда представляла его реакцию, когда он обнаружит «шантажистку» у себя дома. Его голубые глаза угрожающе сощурятся. Густые брови сойдутся на переносице, а из раздувающихся ноздрей, наверное, повалит дым. Широкие плечи расправятся, а грудная клетка раздуется от ярости. Он будет готов взорваться в любую секунду!
Хилда улыбнулась своим мыслям.
Ей не терпелось увидеть эту картину.
4
Бертолду хотелось вернуться домой как можно позже. У него даже мелькнула мысль позвонить матери и сослаться на вымышленный деловой ужин.
Однако трусость не была присуща его натуре, поэтому в шесть часов Бертолд сел в свой синий «ягуар» и направился домой. Ничего, ужин с Алексис Шеридан я как-нибудь переживу, но никаких ухаживаний за этой женщиной! И, если повезет, то веселая вдовушка, как, впрочем, и моя мать, поймут наконец, что в отношении меня Алексис, так сказать, ловить нечего. Господи, почему мне то и дело попадаются женщины, пытающиеся затащить меня под венец?!
Кроме того, Бертолду не нравились пышногрудые блондинки. Он предпочитал высоких стройных брюнеток, с длинными ногами, упругими бедрами и грудью. Вот таких женщин ему интересно было добиваться.
Алексис Шеридан была пышногрудой блондинкой.
В голове у Бертолда засел образ брюнетки, побывавшей сегодня в его кабинете. Несколько раз воспоминания о ней даже отвлекали его от работы. Она выглядела очень сексуально в белых обтягивающих бриджах и белом топе «в резиночку». Даже от ее волос веяло сексуальностью: длинные, темные, можно сказать буйные на вид, как и их владелица.
Жаль только, что она оказалась шантажисткой. Или дурой.
Интересно, кто же она все-таки? — подумал Бертолд, сворачивая на подъездную дорожку и останавливая машину возле гаража. Покидая гараж через дверь, ведущую в дом, он так и не пришел к определенному выводу.
Бертолд уже поднялся до середины лестницы, направляясь в свою комнату, когда плач ребенка остановил его. Нахмурившись, Бертолд остановился и прислушался. Похоже, плач доносится из гостиной.
Телевизор?
Нет, не телевизор, решил он, когда снова раздался плач. Слишком громкий. И слишком… натуральный.
В голове промелькнула пугающая мысль. Нет, не может быть… Она бы не осмелилась!
Но снова раздался детский плач, и Бертолд понял, что она осмелилась. Сбежав по лестнице, он бросился к дверям гостиной, чувствуя, что от ярости у него подскочило давление.
А затем он увидел ее. Она катала коляску взад и вперед по полированному паркетному полу и что-то тихонько напевала.
Бертолд уже раскрыл рот, чтобы отчитать нахалку, но в этот момент она неожиданно перестала петь и склонилась над коляской. Вид ее ягодиц, обтянутых белыми бриджами, заставил Бертолда на какое-то мгновение почти забыть о своей злости.
Но только на мгновение.
— Эй, что вы тут делаете?! — прорычал он.
