– Надеюсь, я увижу вас снова? – спросил я, когда она встала, собираясь уходить.
– Конечно, если хотите. Почему бы нам попозже не пообедать вместе в вагоне-ресторане? – с обезоруживающей простотой предложила она, улыбнувшись, что ей так шло. – Там будет официант, и на мили вокруг ни одного сплетника.
– А горничная может сесть за соседний столик как ваша компаньонка.
– Филпоттс? Ни в коем случае. Ей нельзя оставлять… Она должна дежурить. Одна из нас должна постоянно находиться на месте. Кто знает, что может произойти. Мы можем потерять его, его могут украсть. Это было бы ужасно после всего, через что нам пришлось пройти.
– По-видимому, для вас это огромная цена. Если бы мне было позволено… – «Узнать больше» хотел я сказать, но она вложила в мои уста другие слова.
– Помочь нам дежурить? Нести караул, так, кажется, говорите вы, военные? Стать одной из нас, войти в шайку воров и вместе с нами отвечать перед законом? О, я бы не осмелилась вас просить о таком. Я вижу, как вы сникли.
– Я готов на многое, чтобы послужить вам. Я с радостью поддержу вас, помогу в любой беде, но всему есть предел, – ответил я несколько сбивчиво под ее насмешливым взглядом. И снова с ней произошла стремительная перемена.
– Значит, есть предел и вашей преданности? – Голос ее сделался холодным, язвительным, и я с болью в сердце почувствовал, что опять упал в ее глазах. – Мне не ждать от вас самопожертвования? Что ж, хорошо. Полезно знать, как далеко можно заходить. Искренне надеюсь, что мне вовсе не придется обращаться к вам за помощью. Какое счастье, что я не стала посвящать вас в свои тайны! Счастливо оставаться, – рассмеялась она и, высокомерно качнув юбками, удалилась.
– Я больше ей ни слова не скажу! – с жаром вскричал я, раздосадованный и раздраженный выше всякой меры ее непостоянным характером. Мне казалось, что меня втягивают в западню, в ловушку, в какую-то страшную неприятность. Но что я знал о ней, о ее истинном характере? Как же мои первоначальные сомнения и подозрения? Она не только не развеяла их, но даже, наоборот, своими оскорбительными словами лишь окончательно сбила меня с толку, своим коварным умом вырвала из меня жалость и обещание оказать дружескую помощь. Я проникся к ней сочувствием, хотя в минуты здравомыслия понимал, что она этого недостойна. Случись мне потерять бдительность, она наверняка втянет меня в неприятности.
Следующие полчаса я проклинал ее и обзывал себя ослом, безнадежным, непроходимым тупицей, податливым на женские чары, готовым идти на поводу у каждого смазливого личика. Но потом со мной произошла резкая перемена. В моих ушах зазвенел ее богатый, красивый голос, я увидел ее обворожительные глаза, вспомнил ее грациозную фигуру, и мое сердце полетело к ней. Мне стало ее ужасно жаль. Как мог я так отмахнуться от нее? Как мог я быть таким черствым, если она действительно попала в беду? Ведь она – женщина, слабая, беззащитная женщина. Я не мог оставить без помощи, бросить ее. Каким бы неприглядным ни было ее поведение, она обратилась ко мне за защитой, но я чувствовал сердцем, что от меня она может получить нечто большее. Разумеется, я понимал, что не должен становиться между нею и возмездием, неминуемо следующим за любым проступком, но что если я мог бы помочь ей избежать его?
Такая возможность оказалась ближе, чем я думал. Благим намерениям, вскормленным моими последними размышлениями о миссис Блэр, суждено было очень скоро пройти проверку.
Глава V
Поезд прибыл в Амьен точно по расписанию ровно в пять вечера, и была объявлена остановка на пять минут. Я вышел на платформу размять ноги. Внимания на нас никто не обращал. Как видно, здесь знали, что поезд ехал пустым, потому что не было видно ни официантов из буфета с café au lait[7], фруктами или brioches[8], ни носильщиков, ни других работников вокзала.
Я не думал, что здесь кто-нибудь сядет на поезд, прямой экспресс, со спальными вагонами и дополнительной оплатой за места. Но когда мы подъехали к вокзалу (наш вагон был первым), я заметил на платформе человека с чемоданом в руке. Он прошелся рядом с поездом, пока тот останавливался, и обратился к группке проводников, которые вышли на перрон и от нечего делать разговаривали. Кто-то указал на нашего проводника, они поговорили и направились прямиком к нашему вагону.
Очевидно, новый пассажир ехал в Люцерн через Базель. В нашем почти пустом вагоне появилось новое лицо, еще один попутчик. Не только любопытство заставило меня присмотреться к этому человеку повнимательнее. Мною овладело странное, неопределенное, необъяснимое предчувствие, недоброе ощущение того, что судьба уготовила мне неприятную встречу, тесное общение с этим человеком, которое не принесет покоя или удовлетворения ни мне, ни ему.
Кто он? Его положение в обществе, род занятий, профессию было не так-то просто определить. Судя по одежде, по белому жилету и рубашке с причудливым узором (намек на итальянское происхождение), по перстням и яркой бриллиантовой заколке в элегантном галстуке можно было предположить, что это богатый коммерсант, агент или коммивояжер.
Вскоре у меня появилась прекрасная возможность прибавить к первому впечатлению дальнейшие наблюдения. Когда поезд тронулся, он сел на откидное сиденье (или strapontin) прямо напротив моего купе. Почему он сел именно здесь, я не понимал, пока он не попытался проявить общительность и не завел разговор через коридор. Мое купе было предпоследним, а новому пассажиру дали соседнее купе. Со своего места ему был виден весь коридор до другого конца вагона, где находилось купе миссис Блэр и ее спутников.
Не могу сказать, что он мне понравился. Этот человек не производил приятного впечатления. Бледная, дряблая кожа, рыжие волосы, острая бородка, закрученные кверху усики, под ними бледные губы, тоже как будто приподнятые уголками вверх, казалось, он все время улыбается, а точнее усмехается, не доверяя и не веря ничему вокруг. Глаза у него были посажены так глубоко, что почти терялись за песочными ресницами в глубинах век, которые он к тому же все время слегка прищуривал, глядя на мир напряженным взглядом готового к прыжку хищника. Весь его внешний вид, беспокойные движения, написанная на лице скрытность – все казалось мне отталкивающим. Мне он был неприятен, и я отчетливо дал ему понять, что у меня нет желания с ним разговаривать.
Однако отделаться от него оказалось не так-то просто. Я был с ним холоден чуть ли не до грубости, я смотрел на него с пренебрежением, я не отвечал на его замечания и непрекращающиеся вопросы – ничто не выводило его из себя. Я уже готов был закрыть дверь перед его носом, но тут мне пришло в голову, что после этого он может пройти дальше по коридору и, обнаружив женщин, обратить свое грязное любопытство на них.
Я почувствовал, что лучше смириться с его неприятным обществом, чем позволить ему утомлять миссис Блэр беспардонной дерзостью.
