Книга Отнять всё - Джейн Лителл

Май

По утрам я обычно хожу через Риджентс-парк. Маркус подвозит меня до Грейт-Портленд-стрит и отправляется в Кларкенуэлл, а я пересекаю южную часть парка. Мне нравится его торжественный вид – фонтаны, клумбы… тихий оазис в центре Лондона. Из зоопарка порой доносятся странные, безумные крики птиц.

Редакция находится на Примроуз-Хилл, и весь путь занимает не больше получаса. Сегодня дул совершенно не весенний ветер, деревья размахивали ветками, как сумасшедшие. Я была без жакета; пришлось прибавить ходу, чтобы согреться. Впереди шел человек с мопсом и лабрадором. Лабрадор, благородного вида, с красивой головой, двигался размашистым шагом. Мопс, по контрасту забавный, так энергично перебирал коротенькими лапками, что казалось, он не идет, а скачет по дорожке. Я невольно улыбнулась. Наверное, некоторым из нас посчастливилось родиться лабрадорами, а другим приходится быть мопсами и прикладывать много усилий, чтобы не отставать.

Посреди аллеи я вдруг почувствовала, что у меня намокли трусики. Я села на скамейку, нагнулась, чуть раздвинув ноги, и, к своему ужасу, увидела на желтых брюках розоватое пятно. Я все еще кормила Билли, и месячных у меня не было – до сегодняшнего дня. Брюки из тонкого хлопка впитывают влагу мгновенно, и я хорошо представляла, что творится сзади. Я растерялась. Добежать до туалета в парке или добраться побыстрее до работы и там привести себя в порядок? Я решила идти дальше, прикрывая пятно сумкой. Сумка у меня из красной кожи; я словно несла сигнальный флажок. Мне было неловко и стыдно за тело, которое подвело меня.

По аллеям прогуливалась постоянная публика, владельцы собак привычно перекликались, а мне казалось, что все провожают меня взглядами. Последние несколько метров до редакции были очень долгими.

Я пронеслась мимо швейцара, пробежала по лестнице и устремилась прямиком в дамский туалет. Там никого не было. Я сняла брюки и начала смывать пятно холодной водой. Стало только хуже. Я едва не разрыдалась, чувствуя себя ребенком, которому не по силам взрослые дела. Хотелось запереться в кабинке, спрятаться от всех.

Потом я взяла себя в руки и быстро дошла до кабинета. На Аише был длинный черный кардиган. Я попросила отдать его мне и, как только надела, сразу почувствовала себя лучше. Я снова стала взрослой. Нужно было сходить в Хэмпстед – купить новые брюки, а потом зайти в душевую гимнастического зала и переодеться. Нам с Аишей пришлось пересмотреть расписание на утро.

Вечером я рассказала про этот случай Маркусу. Мы сидели на кухне; я готовила на ужин фаршированные перцы и выковыривала зернышки, застрявшие среди внутренних перегородок.

– Не понимаю, почему ты так разволновалась, – заметил он.

Я принялась объяснять:

– Это сродни тому стыду, который испытывает ребенок, когда в садике намочит штанишки. Напоказ выставляется нечто интимное.

– Если бы кто и заметил, то понял бы, что у тебя не вовремя начались месячные.

– Как ты не понимаешь? Ужасно неловко…

Чего я от него хотела? Сочувствия, наверное.

У него удивительные глаза – выразительные и чуть раскосые. Чистейшего синего цвета, словно вода в северных морях.

Он точил нож, изящными и точными движениями водя им по бруску. Маркус всегда и везде на своем месте; он и ножи точит так, что невозможно отвести взгляд. Я принялась чистить чеснок.

– Кто-то сегодня сказал, что Хейя – из нашей редакции – была одним из самых известных дикторов финского телевидения. Хейя Ванхейнен. Слышал о такой?

Маркус проверил остроту ножа на ногте.

– Да, она была ведущей новостей на главном канале.

– Ты никогда не говорил. Почему же она оттуда ушла? В смысле – после такой работы писать для журнала…

Он пожал плечами, поглощенный своим занятием.

– Хельсинки – город небольшой. Не каждого устроит.

– Никогда бы не подумала, что она могла работать телеведущей. Снежная королева.

– В Финляндии ею восхищались.

Я начистила слишком много чеснока – пришлось лишнее выбросить.

– Тем более странно… почему она ушла с такой работы. Я не понимаю, а ты?

Маркус выдвинул ящик и убрал брусок и ножи – каждый в свою ячейку.

Потом довольно резко бросил:

– Тебе не все равно?

– А почему мне должно быть все равно? Все-таки вместе работаем, – стала оправдываться я.

* * *

После моего возвращения на работу Маркус изменился. Нам уже не так легко вместе, и я иногда думаю – может, он хотел, чтобы я сидела дома, с Билли? Но когда я завела об этом разговор, он поддержал мое желание работать. Он стал каким-то отстраненным. Мы все больше молчим, и нарушить молчание все труднее. Мы уже не смеемся вместе, как бывало раньше. Я начинаю нервничать и болтаю, просто чтобы не молчать, а его это еще больше раздражает. На некоторые темы вообще наложен запрет. Маркус никогда не рассказывает о том, как жил в Финляндии, и я ничего не знаю о первых тридцати пяти годах его жизни. Мне ужасно интересно, но давить на него я не могу. Наверное, он в ссоре с родными, потому что никто не приехал на свадьбу.

Почему мы вообще поженились? Я этого не ждала, Маркус сам предложил пожениться – ради ребенка. Чтобы быть свободным, заявил он, нужно знать, какие общественные правила можно нарушать, а какие лучше соблюдать. Не очень-то романтичная причина для женитьбы. Мы просто зарегистрировали брак, к огорчению моей мамы, которая предпочла бы свадьбу в католической церкви со службой. Маркус никогда бы не согласился. Я была уже на большом сроке, и мы пригласили только самых близких друзей и родственников.

Приехали из Лиссабона мама с папой, присоединилась тетя Дженни, и я думала, что будут гости и со стороны жениха, – если не родители, то хоть кто-нибудь из братьев. Однако единственным гостем Маркуса был его товарищ по клубу дайвинга, с которым он познакомился уже в Лондоне. Интересно, он хотя бы сообщил родителям, что женится? Они ему совсем не писали, даже открыток не присылали. Когда я об этом заговорила, Маркус ловко сменил тему.

* * *

За ужином мы почти не разговаривали. Перцы были отличные, хотя и не мое коронное блюдо, но после его грубости в глазах у меня стояли слезы. Я понимала, что делаю из мухи слона. Просто день выдался тяжелый, а тут еще Маркус дал мне почувствовать себя дурой. Я собиралась рассказать ему про Билли – тот научился вставать на ножки, – но теперь совершенно не хотелось. А Маркус, как всегда, сидел с отрешенным видом.