Прошел час, прежде чем Орм дождался стука в дверь. К тому времени он сидел в роскошном деревянном кресле, закинув ногу на подлокотник и сжимая в руке чашу теплого сидра. Низкий квадратный очаг, больше похожий на костровище, располагался, по обычаю северян, в центре комнаты. Огонь ревел, заливая желтым светом земляной пол и мрачное убранство домика, построенного возле северного угла внутреннего забора форта. Тот дым, который не мог выбраться через окна, скапливался под камышовой крышей.
Нетерпение Орма уже давно превратилось в жгучую ярость, но, после того как раздался долгожданный стук, он лишь сделал долгий глоток сидра, выжидая, когда Магнус постучит еще раз.
— Входи!
Дверь со скрипом открылась. На пороге стоял Магнус сын Магнуса. Штормовой ветер ворвался вслед за ним и разбросал бумаги, лежавшие на столе возле кресла Орма, но пропитанный влагой меховой плащ Магнуса и его длинные волосы, прилипшие к голове, мокрые от дождя и соленых брызг, даже не шелохнулись. Асбьерн маячил за спиной Магнуса, едва не подпрыгивая, — то ли от излишнего рвения, то ли из-за нестерпимой нужды: Орм не мог определить, от чего именно.
Магнус зашел в дом, Асбьерн шагнул следом, закрыв за собой дверь. Магнус слегка склонил голову. Он был красив и чисто выбрит. Магнус знал, что заслужил свою репутацию, и, претендуя на большее, плохо воспринимал свое подчиненное положение.
— Ну? — спросил Орм.
Магнус покачал головой.
— Ты потерпел неудачу?
— Они потерпели. Они либо не осмелились выйти в море, либо их потопил шторм. Так или иначе, в реку Бойн они не вошли.
Орм сжал губы в тонкую линию и уставился в темный угол. «Будь проклят этот наглый ублюдок…» — подумал он. Магнус редко терпел поражение, но, если уж такое случалось, умел ловко выкрутиться, доказывая, что это было вовсе не поражение или что виноват в нем кто-то другой.
— Откуда ты знаешь, что они не зашли в реку? Откуда ты знаешь, что они сейчас в нее не входят? Прямо сейчас, когда ты стоишь тут и заливаешь водой пол?
— Мы продержались в устье, сколько могли, пока мой корабль не дал понять, что дольше не выдержит. Мы раз шесть едва не потонули. И если уж мой драккар едва уцелел, то ни одна ирландская лохань не сумела бы выкарабкаться.
Орм хмыкнул. Магнус вполне мог оказаться прав. Орм и сам удивился, увидев возле доков потрепанный корабль Магнуса, поскольку считал, что тот наверняка потерян. Будь на месте Магнуса любой другой человек, он наверняка заслужил бы завистливое уважение Орма тем, что ухитрился уцелеть в такой шторм посреди открытого моря. Но Магнус, как искренне считал Орм, и без того купался во всеобщем уважении. Обойдется.
— Полагаю, — сказал Орм наконец, — о твоем провале мы не узнаем, пока эти ирландские ублюдки не насадят наши головы на копья, чтобы поднести своему Иисусу. Ладно, хорошо. Можешь идти.
Магнус ответил очередным быстрым поклоном, развернулся и вышел. Асбьерн остался, явно дожидаясь возможности завести разговор о новой интриге, но Орм был уже по горло сыт своим толстым и приторно-льстивым советником.
— Ты тоже можешь идти, — рыкнул он на Асбьерна.
Тот, мудро промолчав, бросил на Орма тоскливый взгляд и поспешил за дверь.
«Чтоб его…» — подумал Орм, не зная даже, кого проклинает. Всех, наверное.
От Магнуса не было никакого проку. Тот ничего не нашел, ничего не решил, зато подбросил новых сомнений. И ему не хватило такта самому утопиться!
Кельты представляли собой совершенно неорганизованное стадо голодранцев, и королей у них было примерно столько же, сколько овец, а потому особой тревоги они не вызывали. Однако, если они найдут способ объединиться против северян, дело примет совсем иной оборот.
Орм осушил свой кубок.
— Проклятье! — рявкнул он вслух.
Морриган, рабыня-ирландка, которую он заполучил вместе с Дуб-Линном, настороженно выглянула из смежной комнаты, и Орм швырнул в нее кубком. Мало ему было проблем с захватом и удержанием города, с тем, чтобы отстроить его и укрепить, как ни один идиот норвежец никогда не смел бы и надеяться. Теперь ему приходилось ждать ирландского удара из-за спины и норвежской мести с моря. Порой Орм задумывался, стоит ли эта овчинка выделки.
Глава четвертая
Рано встает,
кто хочет отнять
добро или жизнь…
Старшая Эдда. Речи Высокого
Торгриму сыну Ульфа снились волки.
Ему часто снились сны о волках. В этих снах он не мог видеть себя, но видел других волков, и его глаза находились на одном уровне с их глазами; он бежал в стае, ловкий и неутомимый.
После таких снов он просыпался без сил, иногда весь в крови, не зная, откуда та могла взяться.
Сейчас он видел себя бегущим с волками, и его глаза горели таким же алым светом, как и у других зверей стаи. Они мчались по густому лесу, где гигантские деревья были едва различимы во тьме.
Торгрим чуял стаю поблизости, слышал рычание, клокочущее в звериных глотках, приглушенный топот лап по лесной подстилке.
Он нес что-то в своей пасти. Окровавленное, теплое, тяжелое. Недавно убитое. И принадлежащее только ему.
И вдруг его бег прекратился. Он остановился, и другие волки обступили его — незнакомая стая, чужаки, готовые на него наброситься. В лунном свете сверкали их клыки, слышалось их злобное рычание. Стая смыкалась вокруг него, настороженно, но целеустремленно, и Торгрим попятился. Для боя ему понадобятся зубы, но он не хотел выпускать зажатую в пасти добычу. Он попытался издать звук, но не смог.
А затем они бросились на него. Торгрим чувствовал жаркое дыхание, видел спутанную шерсть, острые клыки и то, как приближаются к нему оскаленные злобные пасти. Он встряхнулся, вскинулся, начал драться, все также отказываясь выпускать из пасти свою проклятую ношу.
И вдруг Торгрим проснулся — рывком, словно перешагнул порог. Секунду назад он дрался с волчьей стаей — и вот уже лежит в своих мехах на корме драккара. Ночь выдалась холодной, дождь сменился легкой моросью, а Торгрим был весь в поту. Воздух вырывался изо рта резкими горячими выдохами, как после долгого бега.
Некоторое время он просто лежал, широко раскрыв глаза и не двигаясь. Волчьи сны делали его усталым и слабым, словно он только что перенес тяжелую болезнь. Сквозь тьму и туман он едва различал мачту над головой и висящие мягкие полукружья снасти. Вчера с наступлением ночи они завели драккар в небольшую бухту, вытащили нос на галечный пляж и закрепили его на берегу. Они ели и пили до потери сознания, а затем рухнули спать на корабле.
Торгрим прислушался к ночи. Нос драккара скрежетал по гальке, когда волны размеренно поднимали и опускали корму. Так и не стихший ветер трепал снасти и свернутый парус. Вода билась в борта.
Он думал о волках.
