Каролина оглядела офис, разделенный на кабинки. К счастью, никого. Лейну хватило ума поговорить с глазу на глаз. Каролину еще потряхивало, когда она собрала портфель и направилась к выходу.
На улице Каролина вдохнула прохладный апрельский воздух. К зданию суда изредка подъезжали автомобили. Полицейский, доставивший пьяного водителя в участок, помахал ей рукой. Она кивнула. Патрульная машина заехала в тупик перед кутузкой. Каролина прошла к своей машине, села, но мотор не включила.
Домой не хотелось. Мало радости в одиночестве ждать Джоэла с работы, гадая, кто из субтильных студенток нынче вешается ему на шею. В бар, где он работал, тоже незачем ехать. Джоэл решит, что-то случилось.
А может, и впрямь случилось? Каролина припомнила слова Лейна. Мелькнуло кошмарное видение, парень в реке. В начале службы она еще пару дней приходила бы в себя. Как в тот раз со стрельбой.
Тогда она, как девчонка, выплакалась на груди у Дюпри. Но все равно не отпустило. Взяла неделю отпуска и пожалела, что не две. Не могла спать, то и дело вздрагивала, будто снова и снова возвращалась отдача девятимиллиметрового кольта. Дознание сожрало два месяца. В каждом вопросе слышался скрытый упрек: полицейскому-мужчине не понадобились бы «крайние меры», чтобы усмирить пьяного. Спрашивали, не подвергалась ли она изнасилованию (не подвергалась) и не была ли в детстве ему свидетелем (не была). Мужика дважды арестовывали за избиение жены, в его досье значились и другие проступки помельче. В тот вечер он пришел домой пьяный, увидел, что ужин не накрыт, и стал гонять жену, вооружившись тупым хлебным ножом. Каролина первой приехала по вызову. Вошла через черный ход. Женщина лежала на кухонном полу, муж, нависнув над ней, бил ее и тыкал ножом. «Стоять!» – крикнула Каролина. Мужик завопил и ринулся к ней. Еще дважды она отдала приказ не двигаться, но мужик все пер. Пятясь, она вышла во двор. Там мужик бросился на нее, и она выстрелила, когда он пересек рубеж «смертельной зоны», как называли это полицейские. Считалось, если преступник подходит ближе двадцати футов, жизнь полицейского в опасности, хотя пьяный с тупым хлебным ножом вряд ли представлял собой смертельную угрозу Всю ночь Каролина невидяще смотрела в стену, пытаясь вспомнить, осознанно или нет застрелила человека. В конце концов Дюпри убедил ее, что она поступила правильно, и удержал от рапорта на увольнение. Коллеги говорили нужные слова и были весьма участливы, но она чувствовала их сомнение. Хороший полицейский всегда сумеет разрядить ситуацию, грозящую бедой. Каролина же ее усугубила – запаниковала и убила пьяного, который даже не смог бы причинить ей вреда. Никто этого не говорил, но она знала, что все так думают.
Каролина запустила двигатель, решив, что узнает, куда ей нужно, когда приедет на место. И для начала свернула к «Лонгботаму», где работал Джоэл. Бар, занимавший первый этаж бывшей гостиницы горняков, превратился в этакий клуб. Его завсегдатаями были младшие партнеры юристов, заказывавшие здесь же сваренное пиво и смесь темного и светлого «Гиннеса», и студенты-пятикурсники, угощавшиеся коктейлями с мартини.
И еще копы. Молодые полицейские частенько захаживали в «Лонгботам», здесь-то Каролина и познакомилась с Джоэлом. Он стоял за стойкой, когда полтора года назад в компании сыщиков она заглянула сюда после наркорейда, изрядно снабдившего адреналином.
Немудрено, что такой мужик ей глянулся. На двенадцать лет моложе, рост шесть футов три дюйма, широкие покатые плечи и плоский живот пловца, короткие темные волосы и зеленые глаза с черной окантовкой по радужке. Теперь она все чаще сомневалась в его верности и пугалась этих глаз.
На первом свидании они говорили об отъезде из Спокана. Она ждала ответа из школы права, он – с рыболовного судна на Аляске. Тема отъезда возникала почти на всех ее прошлых свиданиях. Все либо вот-вот уезжали, либо извинялись, что еще не уехали. Каролина тешилась надеждой, что то же самое происходит и в других местах, отмеченных в дорожном атласе полужирным шрифтом, – Дейтоне, Демойне, Декатуре, Спрингфилде, Стоктоне и всех городах с приставкой «форт». Оттуда нельзя не уехать, ибо там нет романтической искры, которая, как верила молодежь, убережет от старости.
Так оно и тянулось. Все вокруг таскали тяжелые чемоданы, набитые оправданиями проволочки с отъездом. Отговорки Каролины были столь же неубедительны: «Уже хотела уехать, но встретила парня… Давно бы уехала, да вот мама хворает». Каролине стукнуло тридцать шесть. Почему же не уехала до того, как встретила Джоэла? Прежде чем заболела мать? Прежде чем застрелила дебошира? До Дюпри?
Каролина стояла перед баром с большими окнами. С улицы она видела Джоэла, который наливал пиво двум парням в бейсболках. Каролина оглядела стойку и обнаружила повод для беспокойства – стройную блондинку с осиной талией и в потертых джинсах. Девица перегнулась через стойку и сквозь грохотавшую музыку что-то закричала Джоэлу в ухо. Интересно, что это за выпивка, которую нужно так долго заказывать?
Девица якобы застенчиво пожала плечами. Джоэл смешивал «Маргариту», гипнотизируя девушку взглядом, порождавшим у той глупые мысли. Может, предупредить ее? Сказать: вали отсюда, пока не поздно. Эти глаза врут.
Она отошла от окна и, глянув по сторонам, зашагала к своей машине.
Миновав городской центр и первый гребень Южного холма, Каролина припарковалась у больницы «Святое сердце». На входе показала бляху, охранник махнул: проходите. Лифтом поднялась в онкологическое отделение на седьмом этаже, переговорила с медсестрами. Похоже, ее присутствие и никчемный разговор их тяготили.
– Ночью она просыпалась, – сказала сестра. – Немного поела пудинга.
Пошли в конец коридора. Каролина смотрела прямо перед собой, чтобы не встретиться взглядом с пациентами в палатах. Бесшумно распахнулась дверь. Даже в сумраке Каролина видела, что мать лежит в той же позе, что и вчера, – на левом боку, чтобы подсохли пролежни на правом. В шесть утра сестры ее перевернут. А потом в шесть вечера. И так все время, каждые двенадцать часов. Получалось, с переменным успехом мать лечили только от пролежней.
Каролина поцеловала мать в сухую щеку, задев трубки капельниц. Тихо гудели машина, отмерявшая морфий, и кислородный аппарат. В каждой палате что-то жужжало и шуршало. Каролина глянула на табличку с назначениями:
– Вы увеличили дозу морфия?
– Утром доктор велел, – ответила сестра.
– Как же ей быть в сознании, если она все время одурманена?
Сестра набычилась:
– У нее сильные боли.
– Да, конечно. Извините. Я не хотела… – Каролина откинула прядь, упавшую на лицо, и стиснула зубы.
– Если угодно, поговорите с врачом.
Каролина взяла мать за руку. Ввалившийся рот. Мешки под глазами. Дряблая кожа восьмидесятилетней старухи. А ей пятьдесят восемь. Каролина попыталась вспомнить мать другой. Вот она, закинув ногу на ногу, сидит за маленьким кухонным столом. Ироничная, худая, сильная. В руке неизменная чашка кофе. Будто ждет, чтобы мир ее чем-то развлек. Иначе зачем он нужен?
