Он уже собрался изучать названия стоящих в дубовом шкафу книг, когда в комнате вновь появилась горничная, предложившая ему пройти в гостиную.
Монк приготовился исподволь оценить обстановку и этой комнаты тоже, но стоило ему переступить порог, как все его внимание разом устремилось на саму Женевьеву Стоунфилд. Она надела пепельно-голубое платье с нашитыми на юбку полосками из темного бархата. Возможно, этот наряд украсил бы любую женщину с таким же теплым оттенком кожи и роскошными волосами, однако детектив все равно почувствовал себя безмерно польщенным. Ее нельзя было назвать красавицей в классическом смысле слова, и она не отличалась бледностью и похожей на детскую худобой, вызывавшими восхищение у многих людей. Нет, Женевьева казалась более земной, реальной женщиной, которая при других обстоятельствах могла бы весело смеяться, предаваться мечтам и даже страсти. Судя по всему, она принадлежала к числу жен, душой и телом принадлежащих мужу, каким бы он ни был. Монк просто не понимал, что представлял собой Энгус Стоунфилд, если ему удалось сначала завоевать любовь этой дамы, а потом оставить ее по собственной воле. У сыщика стало складываться впечатление о нем либо как о трусе, либо как о человеке, пожелавшем уйти от реальностей жизни.
Гостиная и ее обстановка теперь отошли для Уильяма на задний план.
– Мистер Монк, – проговорила миссис Стоунфилд с нетерпением в голосе, – прошу вас, садитесь. Спасибо, Дженет. – Она чуть приподняла руку, позволив горничной удалиться. – Если придет кто-нибудь еще, меня нет дома.
– Да, мадам. – Услышав распоряжение хозяйки, Дженет вышла, закрыв за собой дверь.
Оставшись наедине с Уильямом, Женевьева сразу обернулась к нему. Однако она тут же поняла, что он не мог что-либо выяснить за столь короткое время, и попыталась скрыть разочарование и собственную глупость, пробудившую в ней столь нелепую надежду.
Сыщику хотелось заявить, что его первоначальные подозрения кажутся ему все менее обоснованными, но в этом случае ему пришлось бы объяснить, что именно он подозревал, а сейчас он не чувствовал себя готовым к этому.
– Я побывал в конторе мистера Стоунфилда, – начал Монк. – Заглянул туда ненадолго, однако не заметил там ничего необычного. Я зайду туда еще раз, чтобы встретиться с мистером Арбатнотом и выяснить, какие новые сведения он может сообщить.
– Сомневаюсь, что вы узнаете что-нибудь еще, – печально заметила хозяйка дома. – Бедный мистер Арбатнот недоумевает не меньше меня. Он, конечно, не знает того, что известно мне о Кейлебе. – Линии ее рта сделались жесткими, и она, повернув голову вполоборота, устремила взгляд в едва теплившийся в камине огонь. – Я предпочитаю не распространяться об этом, за исключением тех случаев, когда у меня не остается другого выбора. Никто не любит афишировать трагедии собственной семьи. Бедный Энгус старался хранить тайну, насколько это возможно, и, по-моему, его друзьям или партнерам по бизнесу вряд ли что-нибудь известно. – Миссис Стоунфилд чуть приподняла плечо, выражая этим жестом охватившее ее отчаяние. – Ведь это так неудобно, когда близкие родственники оказываются… преступниками.
Женщина вновь посмотрела на гостя с таким видом, словно испытывала облегчение, рассказывая ему правду. Возможно, она обратила внимание на промелькнувшую в глазах сыщика тень недоверия.
– Я не упрекаю вас, мистер Монк, за то, что вам кажется маловероятным, что двое братьев могут оказаться столь разными людьми. Я сама поверила этому с трудом. Раньше я опасалась, что Энгус видит брата таким из-за какой-то непонятной ревности или придуманного им самим порока, но стоит вам познакомиться с ним поближе, как вы убедитесь, что я вовсе не пытаюсь очернить Кейлеба, и Энгус, если можно так выразиться, был еще слишком мягок в суждениях.
Не сомневаясь в искренности ее слов, Уильям все же не спешил с выводами насчет того, что на самом деле мог представлять собой Кейлеб Стоунфилд… Возможно, он был просто обычным распутником или азартным игроком, человеком, которого Энгусу Стоунфилду не хотелось видеть в своем очаровательном уютном доме, тем более оставлять в обществе жены. Если Кейлеб увлекался женщинами, он бы ни за что не удержался от того, чтобы не попытаться разбудить в ней огонь, едва тлевший под прикрытием внешнего приличия. Чувственный рот, смелый и независимый взгляд, гордая осанка Женевьевы, с которой она держала голову, вызывали подобное искушение и у самого Монка.
– Почему вы считаете, что ваш деверь мог причинить зло вашему супругу, миссис Стоунфилд? – громким голосом спросил детектив. – Если они в течение столь долгих лет поддерживали отношения и ваш муж все это время хорошо относился к брату, зачем ему понадобилось прибегать к насилию по отношению к нему? Что могло измениться?
– Ничего, насколько мне известно, – печально ответила дама, вновь устремив взгляд на огонь. В ее голосе не чувствовалось сомнения и не звучало даже намека на попытку сдержать эмоции.
– Может, ваш муж ему чем-либо угрожал, в материальном или профессиональном плане? – продолжал задавать вопросы Монк. – Не кажется ли вам вероятным, что он мог узнать о каком-нибудь проступке или даже преступлении, в котором замешан Кейлеб? И если да, мог ли он сообщить об этом властям?
Миссис Стоунфилд поспешно обернулась, и в глазах у нее появился неожиданный блеск.
– Не знаю, мистер Монк. Наверное, мои суждения кажутся вам весьма неопределенными, а саму меня вы упрекаете в жестоком отношении к человеку, с которым я даже не знакома… Конечно, ваше предположение может оказаться вполне справедливым. Кейлеб ведет такую жизнь, что он запросто мог участвовать сразу в нескольких преступлениях. Как раз это и заставляет меня переживать.
Услышав из ее уст что-нибудь другое, детектив догадался бы, что она лжет. Заглянув собеседнице в глаза, он убедился, что она осознала смысл его слов, и заметил промелькнувшее в них сомнение.
– Что вы имеете в виду? – спросил Уильям с необычной для него мягкостью.
– К сожалению, я не могу выразить это более определенно, – ответила дама с легкой, чуть униженной улыбкой, а потом вновь взглянула на сыщика, и выражение ее лица поразило его неожиданной сосредоточенностью. – Мой муж не принадлежал к числу робких людей, ни в моральном, ни в физическом смысле слова, мистер Монк, однако он жил в постоянном страхе перед собственным братом. Он жалел его и в течение долгих лет пытался навести мост через разделявшую их пропасть – лишь потому, что очень его боялся.
Уильям подождал, пока женщина заговорит снова.
Она посмотрела на него отсутствующим взглядом, поглощенная собственными мыслями, и продолжила рассказывать:
– Я видела, как у него изменялось лицо, стоило ему заговорить о Кейлебе; у него темнели глаза, а возле рта появлялись морщины, словно от боли. – Женевьева набрала полные легкие воздуха, и сыщик обратил внимание на охватившую ее едва заметную дрожь, как будто она с трудом справлялась с сильным внутренним потрясением. – Я не преувеличиваю, мистер Монк. Поверьте, Кейлеб – жестокий и опасный человек. Больше всего на свете я боюсь, что собственная ненависть в конце концов свела его с ума и он убил Энгуса. Конечно, я надеюсь, что он жив… и в то же время мне страшно от мысли, что сейчас уже слишком поздно что-нибудь делать. Сердце говорит мне одно, а разум подсказывает другое. – Она заглянула Уильяму в лицо, широко раскрыв глаза. – Мне необходимо это знать. Прошу вас, сделайте все, что в ваших силах, пока у меня есть средства, чтобы вас отблагодарить. Ради моих детей и меня самой, мне обязательно нужно узнать, что случилось с Энгусом.
