Карлик побагровел. Медленно, чтобы не уронить достоинства, он наклонился и поднял с земли свой топор.
– Ганфала не велел мне делать тебе злого. Но он ничего не говорил о том, что есть для тебя зло. Я вижу, что зло для тебя – твой язык. Я сделаю доброе тебе, если вырву его из твоей велеречивой глотки.
Двалара одобрительно хмыкнул. Киммерин (взгляд Герфегеста помимо его воли все время перебегал от лица Горхлы к притягательному телу девы-воительницы) – Киммерин поглядела на них с тревогой.
Герфегесту стало весело. Весело без всякой видимой причины. Он рассмеялся.
– Подумай над тем, что сделает с тобой Ганфала, когда вместо Семени Ветра ты принесешь ему мой язык, – сказал Герфегест, хотя никто из троих еще не говорил ему о том, что они посланы именно за Семенем Ветра.
Не нужно быть ни мудрецом, ни знатоком Истинного Наречия Хуммера, достаточно среди ночи разодрать в клочья тварь-убийцу, а на рассвете пришибить несколько Гамелинов, чтобы понять: кому-то в Алустрале понадобилось Семя Ветра. И едва ли нечто большее.
Карлик пробормотал одними губами невнятное проклятие, из которого Герфегест расслышал только «…Хуммер…» и «…глубокая утроба…», но топор опустил. Неожиданно подала голос Киммерин:
– Ты прав и не прав, Рожденный в Наг-Туоле. Ты прав в том, что не веришь всему, что слышишь. Но ты неправ в том, что не берешься дослушать до конца. Мы действительно служим Ганфале, потому что для Алустрала начались тяжелые времена. Ганфала, Надзирающий над Равновесием, – единственный, кто может остановить Дом Гамелинов в его стремлении к безудержному сокрушению. Но посланы мы не только за Семенем Ветра. Сейчас ты услышишь все из уст самого Ганфалы. Помоги мне. – Последние слова Киммерин были обращены к Дваларе.
Двалара понимающе кивнул. Он расстелил свой плащ и извлек из походной сумы, сшитой из оленьей шкуры, две небольшие изящные курительницы.
Вслед за этим на свет появился каменный флакон с загадочным содержимым и маска из тонкой кожи, лишенная каких-либо характерных черт. На маске не было прорезей для носа и для глаз – только для рта.
Дальше происходило вот что. Киммерин легла на спину и надела маску. Двалара установил по обе стороны от ее головы курительницы и, несколько раз щелкнув огнивом, поджег благовонные палочки.
Затем Двалара поднес к губам Киммерин открытый каменный флакон. Несколько капель, отразив показавшееся из-за деревьев солнце, исчезли в приоткрытых устах девушки.
Горхла, которому, похоже, все это было не впервой, сделал Герфегесту пригласительный жест – садись, мол.
Сам он, окинув быстрым оценивающим взглядом бездыханные тела, направился к Мелету. Он содрал с его левой руки церемониальный щиток с Черными Лебедями Гамелинов, поднес его к уху и, пару раз стукнув по нему костяшками пальцев, одобрительно кивнул головой. Что-то ему понравилось.
Герфегест наблюдал за всем происходящим с абсолютной отрешенностью. В своей жизни он навидался всякого. Есть много книг и разные ремесла для прочтенья. Приблизительно так писал Трев Аспадский, дословно этот стих Герфегест уже не помнил. И если кто-то думает, что под книгами аспадский мудрец разумел пухлые тома желтой бумаги, испещренной красными чернилами, – тот не видит дальше собственного носа.
Горхла подошел к Киммерин. В его руках, кроме щитка с гербом Гамелинов, теперь был кинжал с вилообразной гардой.
Быстрым жестом опытного каллиграфа он нанес на горло Киммерин крохотную царапину. Потом, спокойный и уверенный в себе, не примериваясь, он плавными взмахами кисти покрыл царапинами запястья и щиколотки девушки. Выступили крохотные, но стремительно набухающие капли крови.
Потом Горхла заговорил глухим низким голосом. Это не были громокипящие слова Хуммера. Просто высокое наречие Синего Алустрала – и не более того.
– Волею Синевы Алустрала и Великой Матери Тайа-Ароан, именами Трех Тайных Алустралов и Надзирающего над Равновесием да откроются Пять Скважин тела твоего и да пробудится память о создателе твоем.
Горхла замолчал. Вместо него заговорил щиток с гербом Гамелинов – перехватив свой кинжал за лезвие, карлик принялся мерно постукивать костяной рукоятью по щитку.
Дым от курительниц, стоявших у головы Киммерин, был тяжелым и густым. Он не восходил к небу и не рассеивался в воздухе. Дым опадал тяжелыми, дурманящими складками и струился по телу Киммерин. По гладкой поверхности маски, скрывающей ее лицо. По обнаженной груди с маленькими сосками, по животу, рукам и ногам, по лону.
Дыхание Киммерин учащалось в такт постукиваниям Горхлы, ее тело едва заметно вздрагивало. Ноги Киммерин медленно согнулись в коленях и разошлись в стороны. Двалара подошел к Герфегесту и протянул ему флакон.
– Подставь ладонь, – шепнул Двалара.
Герфегест протянул ему тыльную сторону кулака. Он уже догадывался, что ему предстоит сделать. Впрочем, догадался бы, пожалуй, и любой другой мужчина.
Не колеблясь, он слизнул четыре капли, которые вытрусил из флакона Двалара.
Стоило жидкости коснуться его языка, как в голове пронесся горячий вихрь. В уши ворвался рвущий мозг грохот – таким ему теперь слышался стук рукояти кинжала о щиток. Память о Тайен растаяла без следа, зато Киммерин показалась ему невыразимо прекрасной, невыразимо соблазнительной, словом, той, обладание которой необходимо.
Двалара недвусмысленно ткнул пальцем в сторону лежащей в весьма нецеломудренной позе девушки. И столь же недвусмысленно отвернулся.
9
Теперь все пространство, весь мир были пропитаны грохотом.
Не было мыслей, не было ни стыда, ни страха – только желание. Герфегест вошел в Киммерин быстро и жадно. В нее – ждущую, захлебывающуюся экстатическим стоном, окутанную благовонным дымом.
В висках Герфегеста, вторя ритмичному грохоту щитка, бешено стучала кровь. Перед глазами расплывалась туманным пятном кожаная маска Киммерин. Прошлое рушилось в пучины небытия, будущего не было.
Последние часы были слишком тяжелы для него. Он истек быстро и бессильно закричал вдогон ускользающему наслаждению. И в этот момент маска Киммерин ожила. На ней наметились скулы, глазницы, нос…
В ужасе Герфегест отпрянул назад, но стальные руки вцепились в его плечи. Киммерин заговорила далеким, чужим голосом.
Голос принадлежал мужчине:
– Останься, Рожденный в Наг-Туоле. С тобой говорю я, Ганфала, Надзирающий над Равновесием.
Маска на Киммерин полностью преобразилась и уже не была маской.
Прямо в глаза Герфегесту смотрел оливковокожий человек. Он не был ни стар, ни молод – казалось, он вообще лишен атрибута возраста. Два длинных черных уса сходились под подбородком в одну косицу, конец которой был схвачен простым медным кольцом без узоров и украшений. Его дыхание несло свежий запах штормового моря.
Да, в глаза Герфегесту сейчас глядел Рыбий Пастырь и никто более. Это просто не мог быть кто-либо иной!
