Этот фильм могли снять только французы. Бернар (Жерар Депардье), женатый на женщине, которая максимально олицетворяет собой французскую красоту (ее играет модель Кароль Буке), страстно влюбляется в свою секретаршу Колетт. Она – совершенная противоположность жены Бернара: заурядная, немного нелепая и полненькая. Но Бернара привлекает в Колетт что-то очень настоящее. Колетт произносит с уверенной гордостью: «Я знаю, что некрасива, но я всегда чувствовала себя свободной: в своем теле, в своих мыслях. Я женщина, которая чувствует себя живой».
Француженка понимает, что сексуальность – это состояние ума. Ее взаимоотношения с едой и собственным телом чувственны, а не деспотичны, и она получает удовольствие и от одного, и от другого. (Что объясняет, почему француженки чаще думают о еде и сексе, а англосаксонские девушки о работе и деньгах.) Она руководствуется одной универсальной истиной, которую моя пышная и соблазнительная подруга Надин формулирует так: «Мужчины любят плоть. У них это на уровне инстинкта. Француженки об этом знают и соглашаются на более округлый животик или ягодицы. Мы здесь не тренируемся, как сумасшедшие, мы наслаждаемся жизнью, как она есть».
В отличие от своих американских cousines, француженка не прячется под скрывающей бедра туникой. Она демонстрирует то, чем обладает: бедра, животик и все остальное. А если даже ей некомфортно в своем теле, скорее всего, она не будет садиться на драконовскую диету и сообщать всему миру о количестве потребляемых ею калорий и сброшенных килограммов. Она спокойно внесет поправки в свой рацион и будет работать над телом без лишнего шума. И хотя ее мир действительно обязывает ее быть в форме (тучность – один из первых пунктов в списке того, что ненавидят французы, вместе с налогами и прочими признаками непозволительного излишества), вес – это личное дело каждого, это ее личное дело и не тема для разговоров. Вот почему вы скорее услышите, как француженки обсуждают философские обоснования нового артхаусного фильма, а не сравнивают достоинства зональной диеты и диеты Аткинса.
Воспитание сексуальности
Только после рождения во Франции моего первого ребенка я начала осознавать почти неуловимые, всепроникающие влияния, которые оказывают воздействие на образ мыслей француженки. Например, то, что ее восприятие собственного тела не лепится и не обжигается в печах пуританизма (она же принадлежит к латинской культуре, помните об этом?). Или то, что она растет без единственного общепринятого стандарта красоты. Или то, что в ее стране Барби никогда не была королевой красоты.
Француженка растет в культуре почти восторженного восприятия человеческого тела – не только в стенах музеев, но и в повседневной жизни, везде, во всем многообразии мелких деталей – и на вполне прозаическом отношении к телу, формирующем ее представление о себе в самых главных аспектах. Она растет, играя с анатомически точными куклами. (Даже с анатомически точными куклами-мальчиками. Точная копия реальности! Почему бы и нет?) В некоторых французских общественных бассейнах общие раздевалки, и это никого не побуждает к публичной демонстрации наготы, лишь вызывает невозмутимое любопытство или безразличие. А тактильный физический контакт – это часть французского повседневного опыта на самом базовом уровне: привычные французские приветствия – это, конечно же, краткое мгновение физической близости в форме двух или иногда четырех поцелуев. (Что касается поцелуев: первоклассник Жан Мишель может поцеловать в губы свою одноклассницу Клодетту, и за это его не отчислят из школы. «Для детей это вполне естественно, – объясняет директор школы, в которой учится наш сын. – Если запрещать им делать то, что естественно, они займутся этим позже, но каким-нибудь неестественным, извращенным способом».)
Француженки, которых мы любим
МАРИАННА
За то, что стала бесстрашным, полуобнаженным символом Французской Республики. Ее неизменно изображают на всем – от национальной валюты до школьных учебников – с патриотически открытой грудью. Самое известное изображение Марианны – на картине Делакруа «Свобода, ведущая народ», и уже много лет знаменитые француженки, включая Брижит Бардо и Катрин Денев, представляют ее в этом образе. Недавно во Франции проголосовали за то, чтобы Марианну представляла топ-модель Летиция Каста, потому что (по словам французского мэра) «она очевидно обладает самым прекрасным бюстом». Каста, которая однажды заявила, что ее грудь была взращена на сливочном масле и сметане, с волнением согласилась представлять этот бесценный национальный символ. «Воплощать собой Францию, свободу и определенное представление о том, какой должна быть женщина, – это чертовски большая ответственность», – сказала она. (Кроме шуток!)
«Они (французы) удивляются нашему страху собственного тела, и привыкли открыто и не конфузясь рассказывать анекдоты, над которыми англосаксы похихикали бы тайком и с извинениями».
ЭДИТ УОРТОН
Голая правда
Французской культуре присуще всеобщее индифферентное отношение к наготе. Возьмем, к примеру, мой первый визит к французскому гинекологу. Офис моего гинеколога располагался в пышном особняке XVIII века в самом сердце квартала Марэ (таково особое очарование жизни во Франции). Врач – приятная, подтянутая женщина – пригласила меня присесть и после нескольких минут разговора попросила раздеться и лечь на стол. «На стол?» – переспросила я. «Oui, – ответила она, указывая на стол для осмотра пациентов в дальнем углу ее кабинета, который я вначале не заметила. – La table».
Француженки, которых мы любим
ЖОЗЕФИНА БЕЙКЕР
За ее необузданную сексуальность – артистки и женщины. Она прославилась тем, что танцевала на парижской сцене в одной лишь юбочке из перьев или бананов. Она была одной из самых часто фотографируемых, обсуждаемых и обожаемых женщин в мире. Американка по рождению и француженка в душе, она поняла, что Франция – единственное место, где она может проявить свою суть индивидуалистки. Она любила Францию, и Франция отвечала ей взаимностью. Послушайте «Bonsoir, My Love», посмотрите сериал «История Жозефины Бейкер» и прочтите книгу о Жозефине «Голодное сердце» Жан-Клода Бейкера и Криса Чейза.
«La table» показался мне ужасно аскетичным. Где отдельная раздевалка? Где крючок, на который можно повесить мою одежду? Где одноразовая сорочка, чтобы прикрыть тело? Где замусоленные старые номера журналов Good Housekeeping и Self, которые я могла бы полистать, чтобы изгнать из мыслей тот факт, что скоро я улягусь без одежды и безжалостно подвергнусь неминуемым пинкам, толчкам и ощупываниям своего le docteur? «Вы имеете в виду, что я должна раздеться прямо здесь, прямо сейчас, в этой комнате?» – спросила я. «Да, мадам, – ответила врач. – Что-то не так?» (Мне хотелось спросить ее, с чего начать.)
