Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
Две недели я провела дома, свалившись с такой ангиной, какой у меня сроду не было: не могла ни есть, ни говорить. Анна, как цербер, никого ко мне не подпускала, даже самых близких подруг. Я не сопротивлялась. Александра все поймет, Ида все простит, я объясню им все. Если хватит слов…
Впрочем, однажды Анна все же принесла мне телефон. «Он очень просил», – призналась она, поправила одеяло и вышла. Я знала, что это Стефан, еще до того, как услышала голос.
– Я тогда наверно… вырубился. Мы целовались, а потом – ничего не помню. Вообще. Но у тебя было такое лицо, как будто случилось что-то ужасное… Мы можем встретиться?
– Нет, не могу, не получится, никак, – начала неумело отказываться я.
Зеркало не врало: я давно не выглядела так хреново. Блеклые, торчащие во все стороны волосы, бледная сухая кожа, кажущаяся еще более бледной на фоне волос, фиолетовые круги под глазами. И серые, нездорово тусклые глаза. «Мои свинцовые пули», – любил говорить о них папа, когда я приходила к нему, рассерженная или огорченная чем-то. Теперь максимум, на что эти глаза могли рассчитывать, – две старые оловянные пуговицы.
Ох, папа… Мысли об отце тут же придали мне сил. Нет, я не могу позволить себе сломаться. «Всему есть объяснение», – сказал бы он. Так и есть. Если это кошмар, мне нужно проснуться. Если это помешательство, мне нужен врач и банка разноцветных колес. Если я монстр, мне нужно научиться жить с этим.
2. Спасаться от себя самой
Говорят, что процесс принятия неизбежного состоит из пяти стадий: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Сначала ты качаешь головой, потом кричишь и бьешь об пол тарелки, затем пытаешься заключить сделку с судьбой, после пьешь антидепрессанты горстями и вот наконец падаешь в изнеможении, раскинув в стороны руки… Я и тут не вписалась в норму: стадии сменяли друг друга в хаотичном беспорядке, день за днем, месяц за месяцем. Декабрь, январь, февраль – вода, огонь, медные трубы. К концу зимы я смогла бы написать диссертацию на тему: «Как быть вне себя, не привлекая внимания окружающих». Теперь меня начало выбрасывать в школе.
Первый раз случился на уроке химии. Ничто не предвещало беды: класс мирно похрапывал, химичка разрисовывала доску формулами, Ида что-то шкрябала на клочке бумаги. И тут все пришло в движение: класс завертел головами, над нашей партой склонилась химичка и тут же гордо выпрямилась с трофеем в руке.
– Ковалевская! Что у нас тут?! Неужели что-то более важное, чем ковалентные связи? Так-так… – химичка развернула отобранную у Иды записку и громко откашлялась. – Я тоже не могу перестать думать о тебе. Постоянно прокручиваю в голове нашу последнюю встречу…
– О не-ет, – Ида прижала ладони к пылающим щекам. – Пожалуйста-а…
Ни один вменяемый человек не смог бы намеренно обидеть Иду: маленькая, хрупкая девушка с лицом фарфоровой куколки. Да легче пнуть котенка, чем обидеть Иду. Но у химички кислотные пары давно выжгли зону умиления в мозгу.
– Не представляешь, как мне хочется… – продолжала химичка.
Я обернулась и встретилась глазами с сидящей позади Алькой. Она тоже была в бешенстве. Коротко стриженные каштановые волосы торчат во все стороны, как наэлектризованные, глаза опасно сузились, карандаш в руке вот-вот сломается. Она тоже не любила, когда пинают котят. Более того, сама могла отпинать кого угодно.
– …сбежать с этой гребаной химии (ай-яй-яй, Ковалевская!) тесте с тобой и целоваться, пока…
– Ну хватит! – вскочила я и – в следующее мгновение рухнула на парту.
Таких быстрых «перемещений» у меня еще не было. Я качнулась на каблуках старомодных туфель, опустила руку с запиской и протянула ее обратно Иде. Находиться в теле химички было все равно что сидеть в бабушкином платяном шкафу: запах лаванды, средства от моли и старых кожаных ремней.
– Сама не знаю, что со мной, – скрипучим голосом сказала я. – Прости меня, Ида. Иногда мы, взрослые, ведем себя как придурки. Конечно, я бы хотела, чтобы мои уроки химии не были такими нудными, но, боюсь, у меня нет таланта рассказывать интересно о неинтересных вещах. Зато я умею лезть в чужую личную жизнь!
Класс застыл от удивления, а потом лег от смеха. Мне удалось одним махом спасти от насмешек Иду и химичку – от коллективной ненависти. И никто даже не заметил, что голова Лики Вернер остаток урока лежала, посапывая, на парте.
Потом было происшествие на уроке физкультуры. Я так больно подвернула ногу, что в глазах потемнело. А когда темнота рассеялась, обнаружила, что сижу в мускулистом теле одноклассника Витьки Чижова, а пожелтевший от страха физрук пытается привести мое тело в чувство.
– Смотри, Вернер хлопнулась в обморок от боли, – ткнул меня в бок долговязый Гренкин и расплылся в идиотической улыбке. – Круто, да?
– Да пошел ты, – так мрачно прогрохотала я Витькиным басом, что Гренкина тут же как ветром сдуло.
Потом меня разочек «вытряхнуло» на биологии («Лика, голодные диеты – это очень, очень плохо для обмена веществ и вообще для организма!»), на уроке информатики («Откройте окно! Да не на компьютере! Настоящее окно! Вернер снова плохо…»), на уроке физики. («Ковалевская, сбегайте за медсестрой! А вы придержите Лику, чтобы не упала с парты. Все остальные тем временем решают такую задачу: Ковалевская бежит к медсестре по круглому коридору со скоростью двенадцать километров в час. Тело Ковалевской испытывает направленное к центру окружности постоянное центростремительное ускорение…»)
Вот тогда-то до меня наконец начало доходить, что пора бы успокоиться и взяться за дело с другого конца.
* * *
Я начала налегать на витамины «для мозга» и решила заняться укреплением нервной системы: побольше спать, поменьше психовать, гулять побольше, зубрить поменьше. Надеялась, что в мозгу вырастут те самые недостающие связи, которые помогут мне держать мое сознание внутри тела, как у всех нормальных людей. И по мере сил пыталась вывести закономерности, понять, почему меня выбрасывает, на какое время, на какое расстояние от родного тела… Люди с хроническими болезнями, как правило, знают о своих болячках все. То же самое предстояло сделать и мне. Я завела блокнотик, в котором старательно описывала каждый свой «прыжок», включая все, что ему предшествовало. Я решила разобраться раз и навсегда, что же служит спусковым крючком и как всему этому противостоять.
И однажды наконец разобралась.
Мне просто не нужно нервничать.
Мне просто нельзя испытывать боль.
* * *
Примерно в начале весны мне начал звонить кто-то незнакомый и настаивать на встрече со мной. Голос мне не нравился, и моя интуиция подсказывала мне, что от обладателя этого голоса лучше держаться подальше. Но он несколько раз упомянул Феликса, поэтому я не спешила бросать трубку, а внимательно слушала все, что говорил мне этот назойливый тип.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
