– Все так говорят, – сказал Мерсье.
Тем вечером больше всего бросался в глаза ковер, хотя было на что посмотреть и кроме ковра. На попугая ара, например. Он балансировал в неустойчивом равновесии на жердочке, подвешенной в углу к потолку и чуть заметно подрагивавшей от естественной склонности к колебаниям и вращению. Несмотря на позднее время, попугай не спал. Его грудь слабо вздувалась и опадала в неровном задыхающемся ритме. При каждом выдохе пушок приподнимался от неуловимой дрожи. Время от времени клюв раззевался и на несколько секунд оставался разинутым. Прямо не попугай, а рыба. Тогда было видно, как шевелится черный веретенообразный язычок. Настороженные глаза, полные несказанной тоски и растерянности, слегка отворачивались от света. По оперению, вспыхивающему ироническим блеском, пробегали тревожные складки. Под попугаем, на ковре, была разложена большая развернутая газета.
– Есть моя кровать и диван, – сказала Элен.
– Вы располагайтесь, – сказал Мерсье, – а я ни с кем вместе спать не буду.
– А я бы не отказался, – сказал Камье, – от небольшого славного насосика, только не слишком долго, а так, чуть-чуть.
– Никаких насосиков, – сказала Элен. – С этим покончено.
– Я лягу на полу, – сказал Мерсье, – и буду ждать рассвета. Перед моими открытыми глазами вереницей пройдут сцены и лица. Дождь будет барабанить коготками по стеклам, и тьма поведает мне о своих красках. Меня охватит желание выброситься из окна, но я его обуздаю… Я его обуздаю! – проревел он.
Когда они опять оказались на улице, то задумались, куда делся велосипед. Рюкзак тоже исчез.
– Видал попугая? – сказал Мерсье.
– Красивый, – сказал Камье.
– Он стонал ночью, – сказал Мерсье. – Я и не знал, что попугаи стонут, а этот стонал, и даже довольно часто.
– Может, это была мышь, – сказал Камье.
– Я его буду видеть до конца дней моих, – сказал Мерсье.
– Я и не знал, что у нее есть попугай, – сказал Камье. – Но меня добил ковер.
– И меня, – сказал Мерсье. – Она говорит, что он у нее уже много лет.
– Ей соврать ничего не стоит, – сказал Камье.
Дождь шел по-прежнему. Они укрылись под аркой, не зная, куда идти.
– В какой именно момент ты обнаружил отсутствие рюкзака? – сказал Мерсье.
– Сегодня утром, – сказал Камье, – когда хотел выпить какой-нибудь сульфамид.
– Такие подробности меня не интересуют, – сказал Мерсье.
– Помнишь события вчерашнего вечера? – сказал Камье.
– Помню в общих чертах, – сказал Мерсье. – Но мы были в районе, который я плохо знаю.
– Как ты себя сегодня чувствуешь? – сказал Камье.
– Слабым, но решительным, – сказал Мерсье. – А ты?
– Чуток получше, чем вчера, – сказал Камье.
– Не вижу зонтика, – сказал Мерсье.
Камье осмотрел себя с головы до ног, опуская голову и разводя руки, словно речь шла о пуговице.
– Скорее всего, мы забыли его у Элен, – сказал он.
– Сдается мне, – сказал Мерсье, – что, если мы не покинем этого города сегодня, мы не покинем его никогда. Так что давай хорошенько подумаем, прежде чем пускаться на поиски этих вещей.
– Что именно было в рюкзаке? – сказал Камье.
– Туалетные принадлежности, – сказал Мерсье.
– Излишняя роскошь, – сказал Камье.
– Несколько пар носков и одни трусы, – сказал Мерсье.
– Надо же, – сказал Камье.
– И кое-какая еда, – сказал Мерсье.
– Которую давно пора выбросить, – сказал Камье.
– Сперва ее надо найти, – сказал Мерсье.
– Сядем в первый же экспресс и поедем на юг! – воскликнул Камье. И добавил: – Так у нас хотя бы не будет искушения сойти на первой же станции.
– А почему на юг, – сказал Мерсье, – а не на север, не на восток и не на запад?
– Мне больше нравится юг, – сказал Камье.
– Разве это объяснение? – сказал Мерсье.
– Вокзал ближе всего, – сказал Камье.
– Об этом я не подумал, – сказал Мерсье. Он вышел на улицу и посмотрел на небо. Небо было серое и низкое, в какую сторону ни посмотри.
– Небо равномерно пакостное, – сказал он, вернувшись в укрытие. – Без зонтика мы промокнем, как крысы.
– Ты хочешь сказать, как собаки, – сказал Камье.
– Я хочу сказать, как крысы, – сказал Мерсье.
– Даже если бы у нас был зонтик, – сказал Мерсье, – мы бы не смогли им воспользоваться. Он сломан.
– Что ты сочиняешь? – сказал Мерсье.
– Мы его сломали вчера вечером, – сказал Камье, – пока с ним советовались. Это была твоя идея.
Мерсье обхватил голову руками. Постепенно вся сцена воскресла перед его взором. Он гордо выпрямился.
– Ладно, – сказал он. – Не будем предаваться бесплодным сожалениям.
– Плащ можно носить по очереди, – сказал Камье.
– Мы же будем в поезде, – сказал Мерсье, – мчащемся к югу.
– Сквозь залитые водой стекла, – сказал Камье, – мы попытаемся считать коров. Они уныло дрожат за шаткими изгородями. Улетают вдаль мокрые и взлохмаченные вороны. Но постепенно погода исправляется. И под сверкающим солнцем мы прекрасным зимним деньком выходим из вагона. Где-нибудь в Монако.
– Не помню, ел ли я что-нибудь за последние двадцать четыре часа, – сказал Мерсье.
– Я ел луковый суп, часа в четыре утра, – сказал Камье. – Ты, наверно, слышал.
– Несмотря на это, я совершенно не голоден, – сказал Мерсье.
– Надо есть, – сказал Камье. – Не то желудок растянется и сплющится, как ложная киста.
– А правда, как твоя киста? – сказал Мерсье.
– Затаилась, – сказал Камье. – Но там, в глубине, назревает катастрофа.
– И что ты тогда собираешься делать? – сказал Мерсье.
– Подумать боюсь, – сказал Камье.
– Я бы съел пирожное с кремом, – сказал Мерсье. – Нельзя, так нельзя, но я бы съел.
– С клубничным, – сказал Камье.
Мерсье подумал.
– Скорее, со сливовым, – сказал он.
– Пойду принесу, – сказал Камье. – Жди меня здесь.
– Нет, нет! – воскликнул Мерсье. – Не уходи от меня, давай держаться вместе!
– Успокойся, – сказал Камье. – Плащ сейчас на мне. Значит, я и схожу. Дел-то на две минуты. – Он вышел на улицу и стал переходить дорогу.
– Камье! – воскликнул Мерсье.
Камье обернулся.
– Марципан! – воскликнул Мерсье.
