— Когда мы увидим море? — спросила Джемма и зевнула.
— Завтра, как только проснешься, — ответила мать.
— А эта добрая тетя будет там?
— Нет, она летит в Америку.
Беатрис жестом пригласила девочку сесть к ней на колени.
Малыш уже заснул, растянувшись на тканевом рюкзаке, набитом до отказа.
— Не совсем так, — сказала Беатрис. — Это мой муж летит, не я.
— А вы остаетесь с детьми, да?
— У нас нет детей, — ответила Беатрис. — Пока нет.
— Сделайте себе одолжение, — вздохнул мужчина. — И не заводите. Просто живите дальше.
— О, ну вы на самом деле так не думаете, — сказала Беатрис.
И Питер, заметив, что мужчина собирается надерзить, добавил:
— Ну конечно нет.
Так они и беседовали. Беатрис и Питер опять были на одной волне, слившись общностью цели. Как это бывало уже сотни раз. Ни к чему не обязывающие разговоры, но, когда подвернется подходящий момент, надо упомянуть Иисуса. Может, такой момент наступит, а может, и нет. Может, они просто скажут на прощанье: «Благослови вас Бог», и все. Не каждая встреча может что-то изменить. Большинство разговоров были просто дружелюбным обменом воздухом.
Умиротворенные этим обменом, два незнакомца расслабились, несмотря на проблемы, заботившие каждого. Уже через несколько минут они даже смеялись. Супруги были из Мертона, у них был диабет и депрессия соответственно, оба работали в большом магазине скобяных изделий, они экономили деньги на этот отпуск целый год. Оба не отличались умом и были не особенно интересны. Женщина непривлекательно пыхтела, а муж ее ужасно вонял мускусным одеколоном. Они были просто человеческие существа — драгоценные в глазах Господа.
— Вот-вот объявят посадку на мой рейс, — сказал Питер наконец.
Беатрис все еще сидела на полу, головка дочки незнакомцев лежала у нее на коленях. Глаза Беатрис казались глянцевыми от слез.
— Если я провожу тебя до контроля, — сказала она, — и не оторвусь от тебя до турникета, я не смогу с собой совладать, клянусь, и тогда будет скандал. Так что поцелуй меня на прощанье здесь.
Питер почувствовал, что сердце его раскололось на две половины. То, что в часовне казалось грандиозным приключением, теперь выглядело жертвой, принесшей страдания. Он уцепился за слова апостола: Внушая сие братиям, будешь добрый служитель Иисуса Христа, питаемый словами веры и добрым учением, которому ты последовал[1]. Ибо я уже становлюсь жертвою, и время моего отшествия настало[2].
Питер нагнулся, и Беатрис быстро впилась в его губы грубым поцелуем, прижимая его голову рукой. Он выпрямился, ошеломленный. Всю эту сцену с чужаками она сама и спланировала, теперь он это понял.
— Я напишу, — пообещал он.
Она кивнула, и движение это выплеснуло слезы ей на щеки.
Питер быстро пошел к выходу на посадку. Сорок минут спустя он был уже в небе.
2
Он никогда больше не увидит людей такими, как прежде
Водитель СШИК появился из магазина на заправке с бутылкой лимонада и неестественно желтым бананом без единого пятнышка. Ослепленный солнцем, он обвел взглядом стоянку, ища свой доверху заправленный лимузин и его драгоценный импортный груз. Грузом был Питер, который воспользовался остановкой, чтобы размять ноги и попытаться напоследок позвонить домой.
— Прошу прощения, — сказал Питер, — не могли бы вы помочь мне с этим телефоном?
Просьба, похоже, застала водителя врасплох, и он потряс руками, показывая, что они обе заняты. В темно-синем костюме, довершенном галстуком, этот человек явно был слишком тепло одет для жаркой Флориды и все еще не оправился от последствий позднего прибытия самолета. Казалось, будто он винит Питера лично в атмосферной турбулентности над Северной Атлантикой.
— А в чем, собственно, проблема? — спросил он, устраивая напиток и банан на сверкающей под солнцем крыше лимузина.
— Да, в общем-то, ни в чем, — ответил Питер, косясь на штуковину, которую он держал в ладони. — Я, видимо, не знаю, как им пользоваться.
И это была правда. Он вообще был не в ладах с техникой и пользовался телефоном только в крайних обстоятельствах, остальное время аппарат мирно спал в кармане, пока не устареет. Каждый год Беатрис сообщала Питеру его новый номер или свой, потому что очередной сервис-провайдер становился слишком проблемным или разорялся. Подобные конторы вообще в последнее время стали разоряться с пугающей частотой. Беатрис легко освоила модное приспособление, а Питер — нет. Он знал только, что ему трудно запоминать эти два номера каждый год, хотя он без малейшего труда запоминал длинные выдержки из Писания. А его сложности с техникой заключались в том, что если он нажимал на телефоне иконку, чтобы позвонить, и ничего не происходило — вот как сейчас, здесь, в слепящем чистилище Флориды, — то он не представлял, что же делать дальше.
Шоферу не терпелось отправиться в путь, предстояла еще долгая дорога. Откусив изрядный кусок банана, он завладел телефоном Питера и недоверчиво исследовал его.
— А его карта годится? — пробормотал он, жуя. — Чтобы звонить... э-э... в Англию?
— Думаю, что да, — ответил Питер. — Конечно.
Шофер с подчеркнутым безразличием отдал ему телефон:
— Как по мне — нормальный рабочий мобильник.
Питер укрылся в тени железного козырька, нависающего над бензиновыми колонками, и попытался еще раз набрать правильную последовательность символов. В этот раз он был вознагражден отрывистой мелодией: международный код, а потом номер Би. Прижав прямоугольничек к уху, он глядел на незнакомую голубизну неба и точеные деревья, окружающие стоянку.
— Алло?
— Это я, — сказал он.
— ...ло?
— Ты меня слышишь? — спросил он.
— ...слышу тебя... — отозвалась Би. Голос ее был окутан метелью помех.
Случайные слова, словно беспорядочные искры, выпрыгивали во все стороны из крошечного усилителя телефона.
— Я во Флориде, — сказал он.
— ...бокая... ночь, — ответила она.
— Извини... Я тебя разбудил?
— ...люблю тебя... как у тебя... знаешь?..
— В полном порядке, — сказал он; телефон скользил в потных руках. — Извини, что звоню сейчас, но, может, потом больше и не получится. Самолет опоздал, и мы спешим.
— и... о... в... я... парень что-нибудь знает?..
Он отошел от машины подальше, лишившись тени металлического навеса.
— Этот парень ничего не знает, — пробормотал Питер, веря, что его слова донесутся отчетливей, чем ее слова к нему. — Я даже не уверен, что он работает на СШИК.
