При виде нее Ри метнулась к кровати, попыталась спрятаться за спинку, но не успела.
— Ах, вот ты где! — воскликнула женщина, подходя следом за ней к кровати. Рэя она едва удостоила взглядом. — Я уже с ног сбилась, целый час тебя ищу. Пойдем!
В ответ на это Ри обняла обеими руками стойку кровати, намертво прилипнув к ней, и, выпятив остренький подбородок, с вызовом посмотрела на женщину.
— Пойдем, Мэрион. Не упрямься, будь хорошей девочкой! — сказала та.
Ри молча следила за ней взглядом, личико было насупленным и сердитым.
— Ну пойдем же! — потеряв терпение, женщина схватила ее за плечо, попыталась отцепить от стойки.
Не стоило ей этого делать — девочка отреагировала незамедлительно: заорала так, что Рэй аж вздрогнул от неожиданности — на одной ноте, дико и пронзительно: «А-а-аа!»
Женщина отдернула руку, будто обожглась. Ри тут же замолкла.
— Ну что мне с тобой делать?! — сказала блондинка со злостью и чуть ли не со слезами в голосе.
— Не ругайте ее, мэм, — робко посоветовал Рэй. — С ней запросто можно по-хорошему договориться.
— Да она ничего не соображает, о чем с ней договариваться! — огрызнулась женщина. — И вообще, не лезь не в свое дело!
Вновь попыталась отцепить Ри — та снова заорала, будто ее режут. Не обращая на сей раз внимания на вопли, женщина сумела оторвать от стойки одну руку девочки, но стоило ей приняться за вторую, как первая вернулась на прежнее место. Блондинка чертыхнулась и выпрямилась, переводя дух.
— В чем дело, что с Мэрион?
Рэй заметил сенатора Рамсфорда в ту секунду, когда он, стоя в дверях, задал этот вопрос. За ним вошли еще двое, в том числе Джейстон — без пиджака, но в галстуке и с кобурой поверх рубашки. Сенатор, в светлых спортивных брюках, полосатой футболке и бейсболке, выглядел по сравнению с ним куда менее официально.
Услышав голос отца, Ри обернулась; едва он подошел ближе, отцепилась от стойки, обхватила вместо этого его ногу и запрокинула голову, глядя ему в лицо.
— Ну… что ты… — неуверенно сказал он и погладил ее по растрепавшимся кудряшкам.
— Мистер Рамсфорд, я почти час искала Мэрион по всему дому, — елейным тоном наябедничала блондинка. — А она, оказывается, была здесь, с этим… мальчиком, — интонация изобличала Рэя как нечто недостойное. — И сейчас капризничает, не хочет идти завтракать.
— Но, сэр, Ри не сделала ничего плохого! — вмешался Рэй.
— Что?! — Рамсфорд резко обернулся — так резко, что мальчик опешил, но все же попытался объяснить:
— Мы просто играли… пускали самолетики!
— Да нет, как ты ее назвал?!
— Ри… То есть я знаю, что ее на самом деле зовут Мэрион, но она мне сказала, что Ри, и я… — Рэй говорил все тише и неувереннее, не понимая, почему сенатор, да и все вокруг так странно смотрят на него.
Сенатор взглянул вниз, на дочь, и положил руку ей на голову, словно защищая.
— Она не могла тебе этого сказать! — Он покачал головой. — Зачем ты выдумываешь?
— Но я говорю правду! — Рэй сумел выдержать пронзительный властный взгляд и повторил: — Это правда, сэр!
Мужчина на миг закрыл глаза, вздохнул:
— Так… Всем выйти. — Отцепил от себя девочку. — Мисс Данкен, возьмите Мэрион и идите.
— Я бы не… — начал Джейстон, прикоснувшись к его плечу. Сенатор нетерпеливо стряхнул его руку.
— Ждите в коридоре, и пусть никто сюда не заходит.
Рэй не понимал, что происходит и что он такого страшного сказал. Внезапно ему очень, просто до жути захотелось в туалет, но шансов на то, что сейчас появится мисс Фаро и поможет ему добраться туда, теперь не было.
Блондинка, неся на руках девочку, вышла, за ней — люди, сопровождавшие сенатора. Джейстон в дверях оглянулся, но ничего не сказал, лишь смерил Рэя взглядом.
Все это время Рамсфорд стоял молча. Лишь когда закрылась дверь, он оперся рукой о спинку кровати и, наклонившись, заговорил:
— А сейчас, Рэй — тебя ведь Рэй зовут, правда? — голос его звучал мягко и вкрадчиво, но под этой мягкостью мальчик почувствовал нарастающую злость, — я хочу, чтобы ты рассказал мне все, о чем вы говорили с моей дочерью. Все — от первого до последнего слова!
— Да ни о чем особенном, сэр! — Может, они решили, что он учил Ри каким-то нехорошим словам?! — панически подумал Рэй. Да нет, он же не маленький, понимает, что можно, а что нельзя! — Я… я спросил, сколько ей лет, и Ри… то есть Мэрион, — нетерпеливым жестом сенатор дал понять, что Рэй может называть его дочку как хочет, — она сказала, что шесть. Потом предложила съесть пополам конфету — то есть это я ей предложил, вчера, а сегодня уже она…
Он торопился, пытаясь вспомнить поточнее, и сам видел, что бесполезно: все равно этот человек ему не верит — непонятно почему, но не верит. И злится, тоже непонятно почему, и разглядывает его, как какую-то неприятную диковину.
— Да, и еще она спросила, болит ли у меня рука…
— Довольно, — выпрямляясь, перебил сенатор.
Рэй замолк на полуслове. Рамсфорд глубоко вздохнул и заговорил с прежней пугающей мягкостью:
— Значит, ты утверждаешь, что это все она тебе сказала — и про то, сколько ей лет, и про конфету, и… — Он запнулся — воспользовавшись этим, мальчик отчаянно закивал:
— Ну да, да, сэр!
— Так вот, у меня для тебя новость: моя дочь не говорит.
— Как? Что значит — не говорит? — опешил Рэй.
— А вот так — не говорит. И Ри ее тоже никто давно уже не называет. Поэтому я советую тебе сказать мне правду: откуда ты знаешь это прозвище?
— Вы хотите сказать, что она вообще не разговаривает, совсем-совсем? Как немая, что ли? — растерянно переспросил Рэй. Он ведь ясно слышал, как девочка разговаривала! Не померещилось же ему это, в самом деле, да и откуда бы он тогда знал ее имя?!
— Да! Да, как немая! — раздраженно ответил сенатор. — И когда ей что-то говорят — тоже не разобрать, поняла она то, что ей сказали, или нет.
— Но это же неправда! — Рэй отчаянно замотал головой. — Это та женщина считает, будто Ри ничего не соображает, а на самом деле она все понимает! И говорит тоже! — Он вспомнил, как девочка, сопя от усердия, прижимала пальцами бумагу, помогая ему делать самолетик, как откусила конфету, как спросила, больно ли ему… Да нет, чепуха какая-то: она — и вдруг немая?
У него голова шла кругом: его что — разыгрывают?!
У сенатора Рамсфорда тоже шла кругом голова.
Было видно, что мальчишка испуган и растерян, но при этом он упорно стоял на своем. Смотрел честными глазами, после каждой фразы добавлял «сэр» и говорил так убежденно, будто сам верил в собственное вранье!
