— Посмотри на «Брило-падз», кока-колу и банки супа «Кэмпбелл»… харуммф… везде его называют гением. Ну ладно, полагаю, раньше все было примерно также, над Коперником тоже смеялись… пока его не посадили от греха подальше… и еще его пытали. Гнусное занятие. Были такие железные клещи, и их раскаляли в печи докрасна, а иногда даже добела… Да, а потом… потом их вгоняли… Прошу прощения, я отвлекся, тоже мне тема… То бишь, о чем я? Да… Я хочу сказать ПОАККУРАТНЕЕ С ЭТОЙ ШТУКОЙ!
— Здорово! Спасибо, пап!
Когда они пришли в контору, Джим резко бросался в глаза на фоне одинаковых машинисток и секретарей — науку и гигиену записали в очередь на повсеместное упразднение. После завтрака телевидение успело облапошить Юго-Восточную Азию больше, чем Европа сама себя за мировые войны вместе взятые. И вот появился Джим, самопровозглашенный Король Ящериц, небритый, в стоптанных ковбойских шузах, в рубашке с расстегнутыми пуговицами там, где они сохранились, а его штаны из змеиной кожи громко пукали в тихих кулуарах. Некоторые машинистки попадали в обморок, одна суровая и почтенная дама в очках в роговой оправе и с пучком на голове прошмыгнула за спиной Джима, чтобы передать его отцу стопку бумаг.
— Срочное официальное сообщение, адмирал Моррисон, — деловито провозгласила она.
Джим одарил ее сияющей улыбкой, она покраснела, и глаза ее помолодели минимум на четверть века.
— Так вот, — начал адмирал, передавая Джиму пульт и усаживаясь за телетайп, — заходишь, становишься на крест под хроно-рупор, я уточняю долготу и широту, это легко. Где ты хочешь побывать?
— Аааа, Нью-Йорк? Это, наверно, просто… Ночной клуб… Как насчет «Макс Канзас-Сити»? Парк-Авеню-Саут, 213, радом с Юнион-сквер. Там всегда какая-нибудь движуха.
— «Движуха»… «какая-нибудь»… должен сказать… — адмирал ухмыльнулся и по-отечески снисходительно ввел адрес легендарного клуба. Машина автоматически произвела вычисления и загрузила их в память.
— Со временем, сам понимаешь, сложнее. Погрешность на расстоянии — процентов 10, поэтому попробую на год назад, но ты окажешься в периоде где-то с мая по октябрь. Просто нажимаешь большую красную кнопку, когда решишь вернуться, там установлено 60:1. Когда ты вернешься сюда, здесь пройдет столько минут, сколько часов ты проведешь там. И теперь должен особо тебе подчеркнуть: НЕ СМЕЙ МЕНЯТЬ НАСТРОЙКИ. Если в управляющем механизме путешествий во времени изменить полярность, неизвестно что может произойти. И помни, ты будешь там невидимым, неслышимым и неосязаемым для всех… Частично это для упрощения причинного механизма, а частично потому, что в противном случае машина потеряет всякую пользу для разведывательной деятельности. Представь себе, что наблюдатель ОСО ВМС США материализуется прямо в военном бункере Кремля, не очень-то приятное положеньице, а? Ах, да, и старайся ни с кем не контактировать перед дематериализацией, просто чтобы локальные искажения не отразились на трансмиссии, последствия не страшные, но лучше не рисковать. Я бы тебе посоветовал сортир.
— Хорошо. Обязательно.
— Все нормально?
— Все отлично!
— Готов?
— Угу.
— Контакт!
Джим почувствовал какой-то едкий запах… будто что-то горит, нет, что-то синэстетические… Что-то смутно знакомое… Коричневое… И вдруг
БА-БААХ! и его атомы взметнулись в воздух и обрушились на землю на двести миль юго-восточнее, на двенадцать месяцев вперед..*
Брайтон Ранний субботний вечер
Ряд коробок растянутся футов на шесть, примерно, когда я приступил к работе, а когда я закончил, от него ничего не осталось, хотя кипа конвертов уменьшилась только вполовину по сравнению с началом. Когда я вернулся на Ватер-лоо-стрит, Моркемб был уже частично готов.
— Бру Асобый и Залатой Лэйбиал![14]— провозгласил он.
Робинзон уже свалил, и мы двинули к «Золотому Дракону» по Монпелаер-роуд, чтоб захватить Тёрнера, но он уже успел уйти. Когда мы шли по излучине, к нам подлетел футбольный мяч каких-то детишек, и десятилетний пацан заорал, чтоб Моркемб пасанул его обратно. Мор-кемб проигнорировал просьбу, ведь он терпеть не мог ни детей ни футбол, так что его поведение вполне логично.
— Задрот сраный! — завопил карапуз.
— Шоб ты в жизнь не вырос, — сплюнул Моркемб и бросил на него испепеляющий взгляд, ребенок обосрался от страха, и мы зашагали дальше.
Кабак был, как всегда, битком, но путем убеждения и прочих навыков мы обеспечили себе пару мест. Я заметил нескольких знакомых, кое-кому кивнул, они притворились, что не увидели, вот так вот. Менеджер группы Крис пролез сквозь толпень.
— Эээээээ. Вы, типа, в горе. Клуб «Спаз»… Понедельник.
— Скока? — поинтересовался Моркемб.
— 25 фунтов.
— С кем?
— Без понятий.
— Лады. Взрогнули. Ща еще принесу, — Крис ушел, а Моркемб, казалось, призадумался, — мммм, панк-рок, — провозгласил он.
Я его понял.
Позже, возвращаясь после похода в сортир, я обнаружил, что Моркемб поднял в кабаке какой-то пьяный базар, он вопил на тетку и, как сумасшедший, хватался за нее. Я опоздал с броском, он маленько покрутил руками, потом упал навзничь на стол, который как назло был битком заставлен самыми крепкими, что только имелись в баре, напитками. Бутылки, стаканы, сигареты, чипсы и пиво разлетелись в разные стороны, два парня бросились со стиснутыми кулаками, зубами и мозгами. Мгновенно я сообразил, что они хотят его отутюжить. Моркемб выбрался из луж и руин, сообразил, чем пахнет и дипломатично разрядил обстановку:
— Ништяк, мужики! Мы ж тут все добрые англичане, а не какие то там фрицы или узкоглазые![15]
Бычье призадумалось, а мы, воспользовавшись, их замешательством, выскользнули наружу и поймали такси, чтобы без приключений добраться до «Ролл-Инна», притаившегося в самом темном в городе районе Кемп-Таун. Там до закрытия мы успели опрокинуть еще пару раз.
На обратном пути мне захотелось поссать, и я пошел за фасад того, что в прошлом называлось «Континенталь» на площади Саддли-Плейс. Сей старый порно-кинотеатр закрыли в декабре 1986 года, когда дал дуба его владелец Майлс Берн. Когда я прослышал, что его закрывают, я сходил туда с приятелем. Там постоянно показывали «Без порток!» и «Проказницы без бикини!» Но мой корефан пошел на попятную, а потом начались рождественские каникулы, гоняли диснеевский «Bedknobs and Broomsticks», а в Новом году они больше не открылись. Сейчас на этом месте валялся несчастный старый пьяный бомж посреди прочего мусора: банок, бутылок, газет, фарфоровых осколков, грязных листов, вырванных из «Голливудского Вавилона» Кеннета Энгера и облезлой головы от манекена из ателье или парикмахерской. Пока я ссал, бомж шевелился в своем алкогольном забытье и что-то бормотал. Я старался на него не попасть. Потом мы побрели домой в свою относительно пристойную конуру.
