Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
– Ты с ума сошел! – охнул Рерик, услышав это распоряжение, и даже отнял кусок сырого мяса от зреющего на скуле синяка. – Кабана, посвященного Фрейе – бродягам!
– Я, чтоб ты знал, христианин! – огрызнулся Харальд, так кстати вспомнивший об этом. – И ты, между прочим, тоже. А христианские конунги всегда кормят бродяг со своего стола и даже со своего блюда!
Он кивнул на Теодраду. Это она как-то рассказывала им о благочестивой и святой королеве Батхильде: каждый вечер за ужином та наполняла свое блюдо едой и отсылала раздать ее нищим.
– Что же она – ложилась спать голодной? – спрашивал Рерик.
– Да. А если ей не удавалось заснуть, она молилась.
– Мы тоже сегодня не заснем, – продолжал Харальд. – Зато кое-кто заснет навеки. Если я не подходящий конунг для Альдхельма и его семейки, то пусть отправляются к Одину! Их давно там дожидается их любимый кюнинг Радбод!
Хоть и вспомнив внезапно о своем крещении, с врагами Харальд собирался поступить именно так, как это было принято у гордых и злопамятных древних вождей Севера. Как, например, их предок, Ивар конунг, по прозвищу Широкие Объятия, поступил со своими врагами из свейского рода Инглингов.
И теперь уже Теодрада, с трудом поняв, что он задумал, в ужасе ахнула вслед за Рериком:
– Ты сошел с ума!
Рерик был зол не меньше, тем более что Элланд успел разбить ему губу, а нарядная далматика из голубого шелка с золотым шитьем оказалась порвана. За одно это с Элланда сына Альдхельма можно было взыскать немалые деньги. Аббат Бернульф, спешно прибывший в графский дом, советовал созвать уважаемых людей для разбирательства в соответствии с «Речами Фосити», древнейшим сводов фризских законов. Но Харальд только угрюмо бормотал что-то вроде «будут им речи Фосити»!
– Я больше не намерен терпеть этого надменного дурака! – гневно говорил Харальд, когда столы из гридницы вынесли, рабы собрали рассыпанные объедки, а на скамьях устроились ярлы и наиболее уважаемые хирдманы. Все были не вполне трезвы, но, поскольку пир прервали на взлете, набраться до бесчувствия никто не успел. Некоторые облили себе головы холодной водой, чтобы побыстрее прийти в разум, и теперь приглаживали мокрые волосы. – Все два года, с тех самых пор как мы здесь появились, он мутит воду, настраивает людей против нас, то и дело поминает этого своего Радбода, он уже у меня поперек горла стоит! Но такую наглость я уже не могу ему простить! Надо было своими руками убить гада прямо здесь, если бы не эти тряпки! – Он взмахнул руками, имея в виду, что в тяжеленных, многослойных, густо раззолоченных праздничных одеждах даже шевелиться трудно. Теперь он уже от них избавился и был одет в обычную рубаху из темно – красной шерсти. – Он оскорбил нас прямо в нашем доме, на пиру! Если мы им это спустим, то нам начнут плевать в лицо прямо на торгу!
– Я давно подозревал, что Альдхельм что-то задумал. – Торир Верный кивнул. Бывший воспитатель Харальд и Рерика сейчас был уже стар, в море больше не выходил, занимаясь в основном обучением дренгов, но оставался советчиком обоих братьев. – Помнишь, Рери, я тебе говорил? Сегодня Альдхельм спьяну проболтался, но такие мысли у него были всегда, готов поставить хоть мой амьенский пояс.
– Похоже на то! – Орм Шелковый, веселый человек лет тридцати, почти всегда улыбавшийся, сейчас выглядел серьезным и с неудовольствием хмурил светлые брови. – Этот гаденыш на пиру голову потерял, но между своими он постоянно такие речи ведет.
– Больше ему таких речей вести не придется, – мрачно пообещал Харальд. – Мы сегодня ночью сожжем его вместе со всем домом.
– Ты уверен? – Рерик взялся за подбородок, но тут же отдернул руку – болела разбитая губа. – Что стоит это делать?
– Я уверен, что больше я не намерен глотать оскорбления.
– Но ты понимаешь, к чему это приведет? Мы не в лесу, здесь целый вик.
– Другие дома могут загореться, и опять выгорит все поселение, – вставил Торир. – И мы останемся на пожарище.
– И здесь полно фризов, – подхватил Рерик. – Если мы это сделаем или даже попытаемся сделать, они тут же возьмутся за оружие и набросятся на нас.
– У нас пятьсот человек!
– Триста. Гейр в море.
– И трехсот хватит. Мы сожжем его быстрее, чем они смогут опомниться и протрезветь, а без Альдхельма фризы не посмеют выступить.
– Думаю, ради мести за Альдхельма, потомка их любимого Радбода, они очень даже посмеют выступить. А у Альдхельма есть еще родня в терпах. У него отец живет где-то на море, там его старший брат и еще полно всякой родни. После этого нам самим придется каждую ночь выставлять стражу возле своей усадьбы, чтобы однажды не проснуться от запаха дыма.
– А наутро мы отправим людей в терпы и сожжем его родню тоже!
– Мы не сможем отсылать часть своих людей, что ты говоришь! Фризы воспользуются этим всем как предлогом, чтобы перебить нас! Пока у короля Лотаря хватает других забот, они спят и видят – избавиться от его власти и снова жить сами по себе! Альдхельм – готовый король. Удивляюсь, честно говоря, что ни император Карл, ни его потомки не извели этот род под корень. Они так и будут ждать удобного случая…
– Больше ничего им ждать не придется. Сегодня ночью с ними будет покончено, и пусть король Лотарь наконец скажет нам спасибо.
Этот замысел, как и любой, порожденный гневом и обидой, был весьма безрассудным, но отговорить Харальда не удалось. Впрочем, ярлы, с сомнением переглядываясь и почесывая в бородах, не слишком сопротивлялись. Род Альдхельма был весьма богат и вел торговлю самыми дорогими товарами: через ободритский Велиград он скупал меха, привозимые с Севера и из вендских земель, а взамен поставлял северной и франкской знати византийские шелка и роскошные одежды. У него было чем поживиться. Поэтому единственное серьезное возражение, которое возникло у дружины, огласил Эгиль Кривой Тролль:
– Послушай, Харальд конунг, я может, мы как-нибудь еще с ними разберемся? – И он выразительно провел ребром ладони по горлу. – Если жечь, то с ними все богатства в доме сгорят, а нам они бы тоже пригодились.
– Серебро не сгорит, только оплавится, – хмыкнул Оттар ярл, носивший прозвище Епископ – норвежский морской конунг, приставший к сыновьям Хальвдана во время их похода во Франкию.
Немолодой, с рыжей бородой и длинными волосами, заплетенными в лохматую косу, в полосатых широких штанах, он и на пир явился в своей любимой рубахе, рыжевато-коричневой и заношенной – к роскошным византийским одеждам он был вполне равнодушен. После пира и драки его несколько опухшее лицо раскраснелось, костяшки пальцев были сбиты, а к себе он бережно и с любовью прижимал роскошный черный фризский кувшин с узором из тонкого оловянного листа, полный пива. Прозвище Епископ он получил вовсе не за христианское благочестие – когда сыновья Хальвдана и дружина крестились, он отказался следовать их примеру – а за епископский золотой перстень с густо-лиловым аметистом, добытый в каком-то из давних походов, еще до встречи с Рериком. А также за своеобразное почтение к британским и франкским епископам, выражавшееся в убеждении, что более хитрых сволочей их бог не создавал.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
