Оставалось всего две минуты до отправления поезда, и тут принцесса почувствовала, что ее мутит. Ей пришло в голову, как унизительно было бы возвратиться домой с гробом. Рядом возник пребывающий в холодной ярости начальник станции, чье негодование усилилось, когда он обнаружил в своих владениях слоновьи экскременты. Станционный начальник, сдерживая гнев, взошел по безупречно чистой каменной лестнице, обставленной горшками с пальмами, в один из залов ожидания для пассажиров первого класса. Большинство только что прибывших остались стоять, лишь плакальщики уселись на скамьи в зале и тут же захрапели.
Тем временем гроб водрузили в некогда работавший на паровой тяге лифт, который сломался под безжалостным весом привыкших к излишествам аристократов. Теперь подъемник вручную приводил в движение Снаб, по профессии токарь, который, каждый раз заступая на работу, молил богов об избавлении человечества от излишней тучности.
Поезд на верхней платформе тем временем как будто испытывал непреодолимое желание сорваться с места: клубы дыма нетерпеливо струились вдоль зеленых вагонов. Те из них, что относились к первому, второму и третьему классу, выглядели как обычно. В задней части поезда располагались вагоны с катафалками. Одна из дверей оставалась открытой. Участники других похоронных процессий уже заняли свои места в вагоне, многие высунули головы из окон, желая знать, в чем причина задержки. Но Снаб все еще крутил свою ручку, взывая к богам, в которых он, впрочем, не верил. Пассажиры третьего класса прекратили забрасывать вопросами начальника станции, поняв, что поезд стоит из-за участников похорон махараджи, и стали кричать, чтобы те поторапливались. Однако последние отворачивались, делая вид, что не слышат. Это только увеличило всеобщую ярость, послышались оскорбления. Дверь вагона распахнулась, два человека выскочили на платформу, но испуганные происходящим станционные служащие тут же затолкали их в зал ожидания.
Заморские божества, очевидно, все это слышали, потому что внезапно, как гром среди ясного неба, явился долгожданный гроб. Носильщики разом подняли его на плечи и втащили в вагон с катафалками. Заключенный в коробку гроба махараджа наконец-то попал на предназначенную для него полку, а его дочь, друзья и знакомые помчались в отведенное для них купе.
Когда поезд отошел от станции, они сидели молча, глядя на свои черные перчатки. Викарий, много лет назад крестивший ныне усопшего, пытался завязать разговор, обратившись за помощью к набившей оскомину у всех англичан теме: «Не правда ли чудесный денек?» – но услышал в ответ лишь сонное бормотание плакальщиков. Стараясь не замечать пустого места, оставленного для Марка Кавендиша, Минк прижалась лицом к оконному стеклу, наблюдая, как люди на перроне стаскивают шапки при виде поезда и в ужасе крестятся.
Через долгих сорок минут они прибыли на кладбище, возникшее, когда переполнились погосты в Лондоне. Эти живописные пять сотен акров лесистой местности в графстве Суррей, среди пустошей, заросших вереском и рододендронами, вызывали у живых восторг. Кладбище считалось самым большим и красивым в Англии. Огромное впечатление производили и специальные участки с захоронениями представителей различных профессий, например пекарей и актеров, или с упокоенными по национальному признаку – так, отдельное место было отведено шведам.
Поезд остановился у Северной станции, где хоронили иноверцев и католиков. Напоследок окинув неприязненным взглядом остающихся в вагоне, провожающие сошли и направились дожидаться похорон в особой комнате. Мимо великолепных скульптур, вызывавших восхищенные вздохи даже у атеистов, поезд пошел дальше, к Южной станции, где располагался англиканский участок кладбища.
Когда пассажиры покинули поезд, два могильщика вынесли так и не проснувшихся плакальщиков, уложили их под навес и закрыли дверь. Объединенные общим молчанием участники похорон махараджи стояли в зале ожидания, где к ним присоединились две женщины, не получившие приглашения. Принцесса бросила взгляд на их тщательно уложенные локоны, недоумевая, откуда они знают ее отца. И только когда присутствующих пригласили в церковь, она поняла, что это за дамы: те покраснели, прочитав на дверях надпись, что сюда запрещается входить бродягам, нищим, странствующим музыкантам и женщинам сомнительного поведения.
После церковной службы провожающие отправились по тропинке вслед за похоронными дрогами. Слабые лучи солнца не грели. Минк ожидала увидеть свежевырытую могилу, но вместо нее обнаружила мавзолей из портлендского камня, напоминающий дворец в Приндуре. Они вошли внутрь, звуки шагов по мраморному полу неприятным гулом раскатывались вокруг. Принцесса содрогнулась от холода, с ужасом наблюдая, как гроб опускают в выложенную кирпичом нишу в земле, которую вот-вот замуруют. Не в силах покинуть отца, она задержалась, когда остальные участники церемонии отправились в близлежащий буфет, где кормили холодной говядиной. Ее взгляд остановился на аккуратном венке из белых роз. Махараджа боялся, что его не пришлют. Опустившись на колени, принцесса рассмотрела карточку с черной каймой, вензелем с короной и словами «Помним и скорбим». Она была подписана: «Ее Королевское Величество Виктория».
* * *
Когда принцесса наконец вернулась домой, проспав бóльшую часть обратного пути, в гостиной ее поджидал визитер, доедавший последнюю «вдовью слезу». Мебель в комнате была уже возвращена на прежние места, окна открыты для проветривания. Ей всегда было неприятно видеть в доме Бартоломью Граймза: после визитов адвоката отец неизменно впадал в ярость. Устроившись напротив, она быстро поняла, что его чрезмерное увлечение траурным печеньем скорее следствие нервного возбуждения, чем аппетита. Он не сразу перешел к делу, разглагольствуя о том, что явно не имело отношения к цели визита: то о критском кризисе, то о планируемом строительстве электрифицированной железной дороги от Кенсингтона до Чаринг-Кросс.
Наконец адвокат стряхнул с брюк несуществующую пушинку и заявил, что ее отец долгие годы отказывался прислушиваться к его советам и лишь забота об их семье и желание помочь заставляли его вновь и вновь возвращаться к ним в дом. По словам Граймза, махараджа привык тратить гораздо больше, чем позволяло ежегодное пособие, назначенное ему британским правительством, когда он подписал с ним договор после аннексии Приндура. Правительство пошло навстречу многочисленным просьбам махараджи и выделило ему ссуду под залог дома, чтобы помочь расплатиться с долгами, которыми он обременил себя, увлекшись азартными играми.
Адвокат извлек целую пачку счетов:
– Я не говорю уже о долгах торговцу мануфактурным товаром, оружейному мастеру, виноторговцу, каретнику, меховщику, шляпнику, сапожнику, ювелиру, продавцу экзотических животных и… – он скосил глаза, чтобы получше разглядеть лежавший перед ним клочок бумаги, – изготовителю корсетов.
Выходило, что махараджа столько занял под залог дома, что тот было впору продавать после смерти хозяина. К тому же, добавил адвокат, согласно договору и правительственная пенсия больше не будет выплачиваться.
– Полагаю, он ничего не говорил вам? – спросил адвокат, сжимая в руках кипу бумаг. Молчание принцессы подтвердило его худшие подозрения.
