— Могу ли я подать вам укропной настойки?! — продолжал трактирщик душераздирающим голосом. — Мессир, я держу укропные настойки не одной, а десятков марок!
— Ишь ты! Ну так неси мне самую лучшую. И пускай моим лошадям зададут самого лучшего овса, самого лучшего сена и подстелят самой лучшей соломы.
Слуги засуетились вовсю. Герцог раздавил великое множество стаканчиков укропной настойки. Двое дюжих мускулистых молодцов внесли громадный котел с боршчом, но тут в таверну с ужасными воплями ужаса ворвался странный тип. Он трясся как осиновый лист, и его желто-багровая физиономия с зелеными прожилками постепенно белела как мел.
— Ой-ой-ой! — запричитал он, подпрыгивая на месте. — Ой-ой-ой!
— Эктор! — вскричал трактирщик, — не стыдно ли тебе, не позорно ли тебе нарушать своим воем покой моего питейно-трапезного заведения?! Да я тебя сейчас палкой отколочу, ей-богу!.. Это мой слуга, конюх, — разъяснил он герцогу.
— Ой-ой-ой, Иисусе сладчайший! — причитал без умолку слуга-конюх. — Ой-ой-ой, ну и страху же я натерпелся, во всю мою несчастную служебно-конюшенную жизнь я так не пугался, как нынче! Ой-ой-ой, как боязно!
— Да расскажи, что стряслось-то?
— Нельзя ли мне сперва стаканчик укропной настойки для укропления сил?
Эктор потянулся было к бутылке на столе герцога, но тот крепко треснул его по пальцам.
— Ай! — взвизгнул Эктор.
— Да ты будешь говорить или нет?
Хозяин прямо из себя выходил от волнения.
— Поддадут мне здесь, наконец, боршч или нет? — со зловещей ухмылкой вопросил герцог. — Пускай эти дюжие и мускулистые молодцы ставят котел на стол и…
— Его конь разговаривает! — взвыл вдруг Эктор, — конь вот этого самого мессира, — уточнил он, крайне непочтительно тыча пальцем в герцога, — он разговаривает, как вы и я! Ой-ой-ой!
— Вот болван! — отозвался герцог.
— Ну, гляди у меня! — угрожающе сказал трактирщик, — если ты соврал…
— Да я побожусь, что это правда! Побожусь, что не вру! Мессиров конь разговаривает!.. он болтает!.. он хвастается!..
— Тогда это дьявольские козни! — вскричал трактирщик.
При этих словах дюжие и мускулистые молодцы выронили большой котел, и его содержимое хлынуло на пол. Все присутствующие бухнулись на колени прямо в боршч, обжигая ноги и крестясь так часто, что в глазах зарябило; «Патеры» и «ностеры»[17]так и загудели со всех сторон.
— За неимением боршча, — сказал герцог спокойно, — мы могли бы отведать рубцов «Украшение воина».
Но повар, зараженный всеобщей паникой, только что уронил блюдо с рубцами в очаг.
— Опять фиаско! — взревел герцог.
Тем временем по близлежащим улицам уже разнесся слух, что в таверне «Три звезды» объявился говорящий конь, и простолюдины столичного города Парижа вовсю замололи языками, обсуждая эту замечательную новость. Вот что, в частности, говорилось:
— Конь словцо уронит, черт тебя догонит.
— Пропоёт петух до срока, рожь сгниёт в мгновенье ока.
— Заболтает устрица, хворь тотчас напустится.
— Рыба речи поведет, боров кровью изойдет.
— Коли бык козлом заблеет, вас нечистый одолеет.
И прочие ширпотребные поговорки, изошедшие из таинственного, столь же сомнительного, сколь и плутотворного источника весьма средне вековой мудрости островитян столичного города Парижа.
— Мессир, — шепнул герцогу Пострадаль, — похоже, дела наши сильно поплошали, как вы это и предвидели. Не вернуться ли нам поскорее домой?
— Не дождавшись обеда?
Снаружи послышались крики:
— На костер его, негроманта! На костер чародеятеля!
— Ты прав, — согласился герцог. — Боюсь, что рейтинг наш в этом квартале сильно упал.
Он встал из-за стола и в сопровождении Пострадаля направился в конюшню; народ, толкаясь и визжа, тут же пустился наутек.
— Ах, мой милый Демо! — сказал герцог, — ну какого дьявола тебе вздумалось демо-нстри-ровать свой дар речи какому-то конюху? Теперь вот вся эта горластая сволочь докучает нам и грозится поджарить на костре.
— Что поделаешь, мессир! — отвечал Сфен. — Мерзавец конюх решил поживиться и не дал мне ни зернышка овса. Вы полагаете, я должен был спустить ему эту наглость?
— Нет, нет, мой добрый Демо, ты прав. Пускай этот негодяй подохнет со страху, он это заслужил. В путь!
На улице их поджидала довольно большая толпа.
— Эй! Эй! — вскричали многие благочестивые прихожане, — это тот самый проклятый вельможа, что открестился от крестового похода. Этот альбигой[18], как пить дать, молится Магомету, а коняга его уж верно сам Сатана!
На герцога и Пострадаля градом посыпались булыжники, за ними последовали горящие головешки и говёшки, табуреты и табуретки, черепа и черепицы. Герцог был еретиком, аристократом и провинциалом, — иначе говоря, обладал всеми теми качествами, которые приводят в ярость добрых людей, но — что вы хотите! — Бастилию берут не каждый день, особливо в тринадцатом веке.
Выхватив меч из ножен второй раз за день, герцог Жоакен д’Ож врезался в толпу и мигом прикончил двести шестнадцать человек — мужчин, женщин, детей и прочих, из коих двадцать семь были патентованными биржуа, а двадцать шесть вот-вот должны были таковыми стать.
Чтобы выбраться из города, им пришлось сверх того еще сразиться и с лучниками.
III
— Эй! Эй! — послышался крик.
Но Сидролен недвижим, его сонное дыхание мерно вздымает носовой платок, которым он покрыл лицо.
— Эй! Эй! — слышится еще громче.
— Опять какая-нибудь канадка со своим игроком на банджо, — бормочет Сидролен под платком.
— Эй! Э-э-эй!
Крик явно приближается.
— Она одна. Ну и настырная же!
Сидролен решает прервать сиесту. Зевнув, он встает. У сходен действительно топчется какая-то девица в полном туристском облачении.
— Извините, месье, — говорит она, — как я пройти на туристическая турбаза для туристов?
На вопрос Сидролен отвечает также вопросом:
— А вы случайно не канадка?
Да, верно, она канадка, и отнюдь не случайно, а скорее по необходимости, поскольку она родилась канадкой и пока что не вышла замуж за иностранца (она, впрочем, вовсе не утверждает, будто она еще девица), а также не приняла ни руманского, ни занзибусского подданства. Приглядевшись к ней повнимательней, Сидролен замечает, что пригляделся к ней недостаточно внимательно, ибо, не будучи расистом, сразу не просек, что она краснокожая.
