Николай Николаевич был Иннокентием доволен. Парень схватывал все на лету, выказывал усердие, старательность и осторожность. Месяца через два Иннокентий «случайно» познакомился с совершенно очаровательной девушкой. После третьего свидания она пригласила его домой, — родители уехали на дачу… Первые полночи она «утомляла» Иннокентия, как могла. А вторые, когда он, обессиленный от счастья, пытался уснуть, стала доставать его расспросами, кто он, чем занимается, какие у него планы, с кем дружит… Иннокентий что-то плел, весьма далекое от истины, но врал складно и ничего лишнего не сказал.
На следующий день, неукоснительно следуя наставлениям Николая Николаевича, он доложил тому о встрече с девушкой и ее странных расспросах. Иннокентию показалось, что шеф ждал этого разговора. И действительно, Николай Николаевич, выслушав рассказ стажера, недовольно спросил:
— А почему ты не рассказал мне про первую встречу, про то, как познакомились, про вторую встречу? Почему ты только сейчас заговорил?
— Ну, наверное, потому… — Иннокентий замялся. В инструкциях по поводу новых знакомств излагалось четко — докладывать сразу. — Ну, я не считал это важным.
— Что важно, а что не важно, ты начнешь понимать лет через десять. А знать этого не будешь никогда.
— Ясно, — стажер смущенно смотрел в пол.
— Лады, — произнес свое любимое словечко Николай Николаевич, — а что-нибудь еще странное, кроме расспросов, заметил?
— Пожалуй, да, — быстро отозвался Иннокентий, довольный тем, что ругать его перестали. — Она сказала, что родители уехали на дачу. Но вот никаких следов того, что в этой квартире вообще кто=то постоянно живет, не говоря уж о родителях, я не заметил.
— Почему к такому выводу пришел?
— Там все какое-то необжитое. Как номер в гостинице, если по фильмам судить. Сам я в гостиницах никогда…
— Знаю, — нетерпеливо перебил Николай Николаевич.
— Ну так вот. Мусорное ведро — стерильно чистое. В холодильнике — никаких начатых пачек, банок. В ванной все полотенца лежали на полочках. Ни одно не висело. На подоконнике пыль.
Николай Николаевич молча смотрел на Иннокентия. В его взгляде проглядывали и интерес, и удивление.
— И когда ты все это заметил? Утром уже?
— Нет, еще вечером. А что? Это имеет значение?
— Имеет. Хотя бы потому, что мне докладывали, будто ты ничего не видел, не слышал, а пер, как моряк, который полгода берега не видел… — Николай Николаевич громко захохотал.
— Так это была ваша? — растерянно выдавил Иннокентий.
— Да. Наша. Причем одна из лучших. Ладно. Комплимент сделаю, хотя не люблю. Как любовнику тебе пятерку поставили, — и Николай Николаевич опять засмеялся.
— Вы все циники, — Иннокентий даже покраснел. Ему, воспитанному на Тургеневе, Чехове, Ремарке, стало стыдно. Заочное обсуждение женщины, заочное обсуждение его собственных мужских достоинств… Мерзость!
— Нет, родной, — неожиданно ласково возразил разведчик, — мы не циники. Мы — профессионалы. И тест этот был нужен прежде всего для твоей собственной безопасности. Большинство наших с тобой коллег прокалывались именно на бабах!
«Наших с тобой коллег», — с удовольствием отметил про себя Иннокентий. Обида прошла.
* * *
Через три года Иннокентий стал адвокатом. В Вашингтоне. Позади остались все хлопоты по обустройству на новом месте, по годичному курсу в Юридической школе Колумбийского университета, сдаче «гос-экзамена» в Американской Ассоциации адвокатов…
Теперь Иннокентий и его мама жили в небольшом, очень уютном домике в Александрии под Вашингтоном. Мама получала небольшое пособие, многократно превосходившее размер ее потенциальной пенсии в Советском Союзе. Этот факт стал любимой темой маминых рассуждений. «Как же это так может быть — там я всю жизнь работала, а пенсия мизерная. Здесь я не трудилась и дня, а денег дают на шикарную жизнь». Глубокое недоумение испытывала женщина, которая много лет состояла членом КПСС и даже два года была неосвобожденным секретарем парткома в своей поликлинике…
Заданий Иннокентий никаких не получал. «Вживайся, вживайся и еще раз вживайся!» — главное наставление Николай Николаевич повторял ему перед отъездом не раз.
Прошло еще полгода, и Иннокентий неожиданно стал обладателем наследства в триста тысяч долларов. Умер какой-то его троюродный дядюшка в Майами, эмигрант с Кубы. Разумеется, про дядюшку этого он никогда не слыхал и без всяких инструкций понял, что маме о нем сообщать не стоит. Дядюшка само собой проходил по папиной линии. Такой «привет» из Москвы порадовал и вселил уверенность, что с ним, с Иннокентием, там связывают большие надежды.
Через несколько месяцев раздался условный телефонный звонок. Спрашивали Пита Хосбурна. Это был сигнал: назавтра, в шесть вечера ему надо быть в кафе на углу Уолл-стрит и Тринадцатой. Если кафе вдруг окажется закрыто, то в девятнадцать ноль-ноль в кафе на третьем этаже торгового центра «Лэндмарк». Тот, кому он нужен, знает его в лицо.
Кафе оказалось открытым. Ровно в шесть к его столику подошла девушка, которую он узнал, но не сразу. «Девушка-проверка». Иннокентию было радостно увидеть кого-то из своих, но лучше бы не ее.
— Теперь к делу, — после короткого обмена фразами о вашингтонской погоде и о том, какие все американцы «козлы», Катя объявила, — наша с тобой встреча надолго.
— Что, уже на две ночи? — решил хоть как-то отплатить за обманутые юношеские чувства Иннокентий.
— Нет, милый, — Катя кокетливо улыбнулась, сделав вид, что не заметила «подколки». — Теперь «пока могила не разлучит нас». Или до конца выполнения задания.
Иннокентий узнал, что в центре решено их поженить. Катя выехала через Израиль, где получила диплом врача в дополнение к советскому диплому. В Америку переехала по приглашению одного из вашингтонских госпиталей. Пока в качестве стажера на два года. Но если она здесь вступит в брак, то, исходя из прецедентов, останется навсегда. В их тандеме Катя выполняет роль связной. Вопрос решенный. Обсуждать нечего.
Покатилась нормальная обывательская жизнь. Успешная, сытая. Он — адвокат, быстро идущий в гору. Она — врач-косметолог, пластический хирург. Редкое сочетание двух лицензий у одного человека. Материальная поддержка из Москвы давно уже не требовалась.
Центр поручал успешной чете собирать информацию о каком-нибудь конкретном человеке, заинтересовавшем Москву. Но не просто информацию, а компромат. Катя с Иннокентием прекрасно понимали, что сей американский гражданин попал под вербовку. Они выкапывали порочащие сведения то о крупном предпринимателе, чей бизнес так или иначе касался новейших технологий, то о военном специалисте, то о ком-то из видных вашингтонских чиновников, преимущественно из министерства торговли или Госдепа. Грязное белье имелось у всех, и копались в нем супруги с усердием.
Катя и Иннокентий давно уже были вхожи в нужные слои вашингтонского общества, и посему выполнение служебных заданий особых затрат интеллекта не требовало. Но когда им впервые поручили не собрать, а создать компромат на одного американского ученого, таланты Иннокентия проявились в полную меру. Вряд ли его новый «клиент» успел задуматься, почему налаженная жизнь так резко рухнула. Все кредиторы ученого выказали ему открытое недоверие. Слухи о предстоящем разводе в связи с его склонностью к педофилии, чего жена одобрить не могла, распространялись со скоростью света. Перед ученым одновременно закрылись двери и нескольких солидных банков, и домов его друзей. (Если в Америке вообще можно говорить о друзьях.) В одном из английских журналов появилась статья, чей автор уличал американского ученого в интеллектуальном воровстве. Жертвами назывались его аспиранты и стажеры. В другое время ее никто, возможно, и не заметил бы. Но теперь она подоспела как раз вовремя. Короче говоря, «товарищ» быстро спекся и пошел на требуемый контакт, преисполненный чувства обиды и отчаяния.
