Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Привыкнув мыслить шаблонно, наш разум заранее настроен на принятие любой поступающей информации. Сначала мы ей верим и лишь потом ставим ее под вопрос. Иначе говоря, изначально наш мозг воспринимает мир как ряд тестов с вариантами ответов «верно» и «неверно», и ответом по умолчанию неизменно является «верно». Если пребывание в режиме «верно» не требует никаких усилий, то для перехода в режим «неверно» нужны бдительность, время и энергия.
Психолог Дэниел Гилберт описывает этот процесс так: чтобы нашему мозгу обработать некую информацию, нам необходимо в нее поверить – хотя бы на долю секунды. Допустим, я попрошу вас подумать о розовых слонах. Вы наверняка знаете, что розовых слонов не бывает. Но, читая предыдущее предложение, вы на мгновение представляете себе розового слона. Чтобы осознать, что его не существует, вам пришлось на секунду поверить, что такой слон есть. Понимание и вера происходят одновременно, в течение мгновения. Бенедикт Спиноза первым осознал эту необходимость принятия ради постижения, а Уильям Джеймс за сотню лет до Гилберта объяснил тот же принцип следующим образом: «Вера во все суждения, будь то атрибутивные или экзистенциальные, предполагается самим фактом их формулирования». Только после такого принятия на веру мы предпринимаем усилия, чтобы усомниться, – и, как отмечает Гилберт, этот этап далек от автоматизма.
В случае с розовыми слонами процесс опровержения прост. Он почти не отнимает сил и времени, тем не менее мозгу понадобится больше стараний на его обработку, чем в том случае, если бы я упомянула о серых слонах, поскольку противоречащая фактам информация требует дополнительного этапа подтверждения и опровержения, в отличие от истинной информации. Но в случае с розовым слоном слишком уж все явно. Чем сложнее понятие или идея или чем менее очевидно, верны они или неверны («В штате Мэн нет ядовитых змей». Верно или нет? Вперед! Но проверка факта возможна и в этом случае. А как насчет вот такого: «Смертная казнь – не столь суровый приговор, как пожизненное заключение». Что скажете теперь?), тем больше усилий требуется для их анализа. Вдобавок достаточно самой малости, чтобы этот процесс прервался или вообще не начался. Если мы решаем, что утверждение звучит достаточно правдоподобно («само собой, в Мэне нет ядовитых змей, а что?»), тем больше вероятность, что мы автоматически примем его на веру. Аналогично, если мы заняты, находимся в состоянии стресса, отвлекаемся или наши ментальные ресурсы исчерпаны по другой причине, мы можем и впредь считать какое-либо утверждение верным, даже не удосуживаясь проверить его, – при столкновении со множественными задачами наши интеллектуальные способности оказываются попросту слишком ограниченны, чтобы справиться со всеми задачами сразу, в результате процесс проверки информации страдает одним из первых. Когда это происходит, у нас остаются нескорректированные представления – которые мы позднее будем вспоминать как верные, хотя на самом деле они неверны. (Есть ли в штате Мэн ядовитые змеи? Да, на самом деле есть. Но если вам зададут тот же вопрос через год, еще неизвестно, как вы ответите на него, особенно если прочитали этот абзац в состоянии усталости или постоянно отвлекаясь.)
Более того, не все в мире настолько однозначно, не все делится на черное и белое – или, если уж на то пошло, на розовое и серое, как наши слоны. Далеко не все то, что наша интуиция называет черным или белым, в действительности является таковым. Ошибиться ничего не стоит. В сущности, мы мало того что верим всему, что слышим, по крайней мере в первый миг; даже когда нас заранее предупредят, что нам предстоит услышать неверное утверждение, мы, скорее всего, воспримем его как верное. К примеру, в случае такого явления, как фундаментальная ошибка атрибуции (далее мы поговорим о нем подробно), мы исходим из того, что человек действительно верит в то, что говорит, и придерживаемся этого допущения, даже когда нам подробно растолкуют, что дело обстоит иначе; вероятнее всего, мы будем по-прежнему судить о говорящем в свете своего изначального допущения. Вернемся к предыдущему абзацу: как вы думаете, я действительно верю в то, что написала о смертной казни? У вас нет оснований для ответа, я же не высказывала вам своего мнения, тем не менее есть вероятность, что вы уже ответили на этот вопрос, восприняв мои слова как мое мнение. Гораздо больше тревоги внушает еще одно обстоятельство: даже когда мы слышим какое-либо отрицательное утверждение, например «Джо не связан с мафией», вполне возможно, в конце концов мы запомним его неправильно, без элемента отрицания, и поверим, что Джо на самом деле связан с мафией, и даже если не поверим, то скорее всего у нас сформируется негативное мнение о Джо. А оказавшись в роли присяжных, мы даже будем склонны порекомендовать суду удлинить срок этому Джо. Мы слишком склонны одобрять и верить чересчур легко, что зачастую имеет весьма серьезные последствия как для нас, так и для окружающих.
Секрет Холмса в том, чтобы каждую мысль, каждый опыт и каждое впечатление воспринимать так, словно речь идет о розовом слоне. Иначе говоря, начинать со здоровой дозы скепсиса взамен легковерия, столь естественного для нашего мозга. Ничего нельзя принимать за то, чем оно выглядит. Относитесь ко всему вокруг как к абсурду вроде животного, не существующего в природе. Начать следовать этому совету непросто, особенно немедленно, – ведь мы фактически требуем от мозга, чтобы он перешел из естественного для него состояния покоя в режим постоянной физической активности и тратил ценную энергию даже в тех случаях, в которых прежде зевал, соглашался и переходил к следующему пункту. Тем не менее это вполне возможно, особенно с помощью Шерлока Холмса. Ибо он как никто другой способен служить надежным компаньоном, постоянным образцом, демонстрирующим, как выполнить задачу, которая на первый взгляд кажется подвигом Геракла.
Наблюдая Холмса в действии, мы успешнее сможем следить за работой собственного разума. «Как он ухитрился угадать, что я приехал из Афганистана?» – спрашивает Ватсон у Стэмфорда, который познакомил его с Холмсом.
В ответ Стэмфорд загадочно улыбается. «Это главная его особенность, – объясняет он Ватсону. – Многие дорого бы дали, чтобы узнать, как он все угадывает».
Этот ответ лишь распаляет любопытство Ватсона. Такое любопытство можно удовлетворить только в ходе длительного и пристального наблюдения, какое он и предпринимает.
Для Шерлока Холмса мир по умолчанию – это мир розовых слонов. Иначе говоря, в таком мире каждый элемент входящей информации исследуется с тем же тщанием и здоровой долей скептицизма, как сообщение о самом нелепом из животных. К концу этой книги, задавшись простым вопросом «что предпринял бы и подумал в этой ситуации Шерлок Холмс?», вы обнаружите, что и ваш мир начинает приобретать сходство с его миром. Что мысли, существования которых вы прежде никогда не сознавали, можно остановить и подвергнуть сомнению прежде, чем впустить их внутрь вашего сознания. Что эти мысли, если их осознанно профильтровать, уже не смогут влиять на ваше поведение подспудно, втайне от вас.
Подобно мышце, о существовании которой вы не подозревали, – той, что вдруг начинает ныть, потом развивается и крепнет по мере того, как вы все чаще пользуетесь ею, выполняя новые последовательности упражнений, – в ходе практики ваш разум ощутит, что постоянные наблюдения и непрестанный критический анализ даются вам все легче. (На самом деле, как вы убедитесь далее, речь и вправду идет о подобии мышцы.) Привычка станет второй натурой, как для Шерлока Холмса. Вы начнете предугадывать, строить логические выводы, размышление станет для вас привычным, естественным делом, и окажется, что вам уже незачем прилагать к этому особые мыслительные усилия.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
