1. МАМОЧКА
Подвержена мигреням. Мигрени вызываются жуткими перспективами, например: въезд в многоэтажную автостоянку аэропорта Хитроу; отдых за границей, поскольку при этом ей придется въезжать в многоэтажную автостоянку, чтобы сесть в самолет, — ведь самолеты улетают из аэропортов, а это обычно связано с необходимостью оставить машину на многоэтажной стоянке; воспоминание о том, что она американка; просьба отправить факс; мысль о том, что нужно бы послать открытку; идея научиться отправлять сообщения электронной почтой; жизнь в нашем доме, в сельской глуши Нортгемптоншира; жизнь в Лондоне. Иными словами, все.
В результате мамочка, которая всегда называет себя матушкой, уверяя, что «это звучит более англизированно», одержима манией контролировать жизнь единственной дочери. Профессиональная мамаша и поразительно бессовестная снобка, она зациклена на британской аристократии, отделке интерьеров, марках веллингтонов, то есть высоких сапог, которые они носят (Ле Шамо, с кожаной подкладкой). Ее честолюбивая мечта — выдать меня за британского аристократа (карьера не входила в ее планы, зато входила в мои). Идеальным кандидатом был «соседский мальчик», сын местного пэра, графа Суайра.
Джулия никогда не понимала, почему я так ненавидела эту мамину идею. Она всегда говорит, что отдала бы все, лишь бы выйти за парня с английским замком. Нужно заметить, Джулия понятия не имеет, до чего в них сыро зимой.
Наш дом находится на границе с поместьем Суайр-Касл, занимающим площадь в двадцать пять тысяч акров. «Соседство» для высших английских классов означает двадцатиминутную поездку на машине. С тех пор как помню себя, каждый раз, как мы приближались к воротам замка, мамочка восклицала с таким видом, словно ей это только что пришло в голову:
— Маленький граф как раз твой ровесник! И самый завидный жених во всем Нортгемптоншире! — Это относилось к нашему шестилетнему соседу, которого я так никогда и не видела.
— Мама, мне пять с половиной! Выйти замуж можно не раньше шестнадцати! — возражала я.
— Начинать следует заранее. Ты вырастешь настоящей красавицей, выйдешь за маленького графа и будешь жить в чудесном замке, который, поверь мне, куда величественнее, чем все замки твоих родственников, вместе взятые.
— Мамочка…
— Матушка. Перестань звать меня мамочкой и говорить с этим неприятным американским акцентом, иначе никто никогда на тебе не женится.
Мой акцент был точной копией мамочкиного. Мне не удалось избавиться от него, впрочем, как и ей. Разница была только в том, что я и не хотела этого. Даже в пять с половиной лет я пыталась усилить его.
— Матушка, почему ты всегда говоришь, что все наши родственники живут в замках, хотя замок есть только у одного?
— Потому что остальные умерли, дорогая.
— Когда?
— Совсем недавно. Во время войны Роз[17].
Один из наших родственников и в самом деле владел замком около Абердина. Мы навещали достопочтенного Уильяма Кортни, престарелого двоюродного дедушку моего отца, каждое Рождество. Его внуки Арчи и Ральф (имя Ральф в Англии произносится, совершенно непонятно почему, как Рейф) также были внесены в мамочкин окончательный список моих будущих женихов, поскольку их значительные состояния возмещали отсутствие титула.
Мамочка сказала, что все американцы мечтают оказаться на Рождество в настоящем шотландском замке. Я не слишком ей верила. Кому, спрашивается, интересно провести пять дней в доме, где холоднее, чем на Северном полюсе, когда можно на славу повеселиться в «Диснейленде»? После шести «арктических Рождеств» у меня развилась фобия к загородным домам, и весьма сомнительно, что я когда-нибудь от нее избавлюсь. Мало того, я часто воображаю себя еврейкой, а потому считаю, что мне позволено вообще забыть обо всей этой истории с Рождеством.
Мамочкины брачные амбиции по поводу моего замужества возникали в каждой детской беседе, которую сохранила моя память. Такую же настойчивость другие родители обычно проявляют, требуя, чтобы их дети поступили в колледж или не принимали наркотики. Лет в десять, помню, за завтраком у нас произошел очень напряженный разговор.
— Дорогая, когда ты собираешься поехать в Суайр-Касл на чай с маленьким графом? Я слышала, он очень красив. И наверняка влюбится, как только тебя увидит, — сказала мамочка.
— Мамочка, ты прекрасно знаешь, что никто из нас не видел Суайров с тех пор, как папочка продал графу те стулья, — ответила я.
— Ш-ш-ш! Это было ужасно давно, и я уверена, граф и графиня Суайр уже обо всем забыли.
— Так или иначе, мамочка, говорят, они переехали. И их уже сто лет как вообще никто не видел, — отмахнулась я.
— Ну… наверняка время от времени они приезжают в поместье! Как можно забросить такой прекрасный дом? Этот купол! Эти сады в стиле самого «Потенциального» Брауна[18]! В следующий раз, когда они приедут, давай навестим их…
— Может, не нужно? — перебила я, хотя, честно говоря, было немного любопытно, что сталось с замком и его владельцами.
Мамочка совершенно не желала признавать два весьма значительных факта: во-первых, Суайры развелись примерно четыре года назад. Таинственная графиня прославилась своими романами, а граф и его отпрыск, похоже, исчезли. Во-вторых, с тех пор как мой отец, всегда гонявшийся за новыми «сделками», продал графу четыре стула в стиле чиппендейл, которые оказались подделками, обе семьи порвали отношения. «Дело о стульях», как его назвала местная газета, было проявлением типичной деревенской вражды, возможной только в Англии. Такие дела никогда не кончаются. Хотя стулья вернули и мой отец отдал деньги и письменно извинился перед взбешенным графом, объяснив, что был обманут поставщиками, граф отказался в это верить. Он дал знать, что не доверяет папочке и не желает иметь с ним ничего общего. Графиня, естественно, приняла сторону мужа. Мамочка, разумеется, приняла сторону папочки. Все в деревне, конечно же, встали на сторону Суайров, как предписывала традиция, что увеличивало их шансы на приглашение в большой дом к ужину.
Мамочка, вне себя от отчаяния, попыталась помириться с Суайрами, но когда пригласила их на ежегодную летнюю вечеринку, они отказались. Когда же наступило Рождество, из замка так и не прислали приглашения на обед в День подарков[19]. А потом графиня публично оскорбила мамочку в церкви, перебравшись на другую скамью, когда моя мама села рядом.
Мамочка сочла всю эту историю столь унизительной, что со временем даже перестала делать вид, будто ничего такого не случилось. Она всегда надеялась, что все забудется, но деревня упивалась подробностями, и сплетни так и не затихли. Вообще-то в английских деревнях люди вечно враждуют из-за невероятных глупостей, вроде размера капустных кочанов или сорта дерева, высаженного на границе между участками (дубы вполне приемлемы, а кипарис может стать причиной судебного иска). Такова традиция. Думаю, это помогает им коротать долгие зимние ночи.
